До конца ужина, Сольвейг внезапно поднялась из-за стола и, сославшись на недомогание, поспешила уйти. Я проследила взглядом за закрывающейся за ее спиной дверью. Что-то в ее поведении показалось мне странным. Минуту назад сидела и мрачно сверлила меня глазами, а тут внезапно ей, видите ли, дурно стало. Врет, догадалась я и тоже, сославшись на отсутствие аппетита, покинула зал. Я вышла из дверей и оглянулась, прикидывая в уме, куда бы это Сольвейг могла пойти. Потом направилась к ее спальне и постучала. На мой стук никто не отозвался. Я дернула ручку — заперто. Тогда я поспешила во двор. И вовремя, чтобы увидеть тонкую тень, метнувшуюся по направлению к морю. Когда мои глаза привыкли к полумраку, я поспешила за Сольвейг, стараясь при этом держаться на расстоянии и не быть замеченной. Опустившаяся ночь была мне в этом помощницей. Я кралась, держась заборов, где тени были черными как смоль, и иногда поглядывала на Соьвейг, почти так же незаметно крадущуюся впереди.
— Куда это она собралась на ночь глядя? — подумала я, — Неужели любовника себе завела и на свидание бежит?
Когда мы подошли к морю, я увидела качающуюся у берега на волнах лодку. В ней сидел человек. Сольвейг выпрямила спину, огляделась. Рыбацкая деревня находилась достаточно далеко отсюда, но девушка явно опасалась быть замеченной. Потом, убедившись, что рядом никого нет, она помахала рукой человеку в лодке и что-то прокричала, вероятно, позвала его по имени. Мужчина, а это определенно была мужская фигура, опустил в воду весла и в несколько взмахов оказался на берегу. Мне даже показалось, что я почувствовала, как острый нос лодки входит в мокрый песок. Я подкралась ближе, и мне удалось присесть прямо за Сольвейг, всего в нескольких шагах от нее, спрятавшись за огромный валун. Навострив уши, я приготовилась слушать.
— Долго нам еще ждать? — произнес мужчина. У него был странный сиплый голос.
— Нет, — шепотом ответила Сольвейг, — Когда вернется брат, я дам знать. Вы ведь поможете мне?
Я напряглась.
— Ты сама знаешь ответ, — сказал неизвестный, — Следующий раз не вызывай меня понапрасну, — в его голосе прозвучало нескрываемое раздражение, — Надеюсь, тебя никто не видел?
— Нет, конечно, — сказала она, яростно замотав головой, — Я ушла, когда все еще сидели за столом.
— Хорошо. Тогда я жду от тебя вестей, — мужчина запрыгнул обратно в лодку, — И не вызывай меня понапрасну.
Я услышала, как лодка отчалила от берега и Сольвейг почти бегом бросилась обратно к дому. Она пробежала в опасной близости от меня. Казалось, протяни руку, и я могла бы ухватить ее за подол платья. Честно говоря, я едва сдержалась от искушения сделать это и постараться вытрясти из нее все, что она задумала, но я сдержалась. И вышла из-за своего укрытия, лишь, когда стихли ее шаги. Я была крайне заинтригована ее странным поведением. В том, что Сольвейг задумала какую-то гадость, сомневаться не приходилось. И что это был за мужчина? Их краткое свидание лишь добавило таинственности происходящему.
— Надо сразу поговорить с Хаки об этом случае, когда он вернется, — сказала я себе.
Вернувшись в дом неторопливым шагом, я легла спать. Хаки должен был вернуться со дня на день. Я с нетерпением ждала его, понимая, что ужасно соскучилась. Сейчас, лежа в пустой постели, я вспоминала о его теплых ласковых руках, о том, как он любит шептать мне нежности на ушко и перебирать мои волосы. Хаки любил распустить их, а потом, зарывшись в них лицом, говорить мне, как сладко я пахну. Я покраснела, вспоминая наши ночи и поняла, что с нетерпением жду его еще и потому, что без него в этом доме стало пусто и одиноко, даже при том, что он был полон людей. С мыслями о муже я и заснула.
Дни в ожидании возвращения Хаки сливались для меня в одну серую общую массу. Я спала, ела, вела домашнее хозяйство, по вечерам просиживая в обществе матери и Астрид в зале перед камином и вышивая очередную картину. Атли все еще жил в охотничьем домике. Пару раз он приходил ко мне ночью и будил меня стуком в окно. Он почему-то не хотел заходить в дом, и мне приходилось выходить к нему на улицу. Я заметила, что он осунулся и похудел, но настроение его стало значительно лучше. Он почти все время смеялся и, судя по всему, жизнь в лесу шла ему на пользу. Он признался мне, что постепенно стал справляться с тем зверем, что жил внутри него, и они постепенно становились единым целым. Волк Атли постепенно подчинился своему хозяину, и теперь Атли мог превращаться по собственному желанию, и почти полностью контролируя свою темную сущность. Но возвращаться в поместье он все равно не спешил, даже не смотря на мои просьбы, отвечая, что еще рано и я не спорила, заранее зная, что это бесполезно. А потом в одно из посещений, он неожиданно спросил меня о моем самочувствии. Я удивленно воззрилась на него, приподняв брови, но Атли только рассмеялся.