— Не притворяйся, что спишь, — сказал он, — Ты ведь помнишь, что я оборотень, я чувствую, как бьется твое сердце, слишком быстро, для спящего человека.
Я повернулась на спину и открыла глаза. В отличие от меня, он прекрасно видел в темноте.
— Зачем ты пришел? — спросила я, приподнявшись.
— Не думаю, что ты позволишь мне надолго задержаться здесь, — сказал Бьерн, — Хотел рассказать кое какие новости.
— Например, — я села в постели, машинально стянув на груди рубашку и почувствовала, как он усмехнулся.
— Твоя мать теперь живет у твоего старшего брата, — произнес Бьерн, — Я лично доставил ее туда. Она передает тебе пожелания здоровья и счастья. Атли стал полноправным дружинником и очень по тебе скучает, хотя никому об этом не говорит. Альрик теперь стал полноправным хозяином моего нового поместья, которое я строил для нас с тобой… Он уже женат, и вместе с женой ждет появления наследника в начале осени. Гринольв вернулся из плаванья с Сингурдом и снова поселился в рыбацком домике.
— А ты, значит, все-таки решил остаться в Харанйоле? — спросила я.
Бьерн не ответил. Некоторое время мы молчали, потом он сказал:
— У тебя растет хороший сын, и он очень похож на Хаки. Особенно глазами.
Повинуясь какому-то порыву, я взяла Бьерна за руку и посмотрела ему в глаза, зная, что он видит выражение моего лица. Я постаралась выразить всю благодарность ему за то, что он когда-либо сделал для меня.
— Спасибо за Сольвейг, — сказала я тихо.
— Она заслужила, — ответил он, — Но это сделал не я. Просто наемники…
— Какая разница, — возразила я.
Бьерн отнял руку и, хотел было встать, как я неожиданно для себя самой вскочила с кровати и, обхватив его руками за шею, прижалась к нему всем телом. Я молчала, уткнувшись лицом в его грудь, а он нерешительно погладил меня по волосам. Его ладони были теплыми, и я еще сильнее прижалась к нему. Я так соскучилась по мужской ласке, мне так хотелось простых человеческих отношений.
— Глупая ты моя, — произнес Бьерн, продолжая гладить мои волосы. Потом его рука как-то сама собой опустилась ниже, лаская спину сквозь тонкую ткань ночной рубашки. Я вздрогнула и, отстранившись, посмотрела на него. Внезапно вспомнила Хаки. Мне стало не по себе, и я опустилась на кровать. Глупо, но мне показалось, что сейчас я предаю саму память о муже.
Бьерн опустился передо мной на колени и, схватив меня за плечи, легонько встряхнул. Я подняла на него полные слез глаза.
— Дара, ты такая… — он тяжело вздохнул, так и не сказав того, что хотел, — Что ты делаешь здесь? В этой глуши у тебя нет будущего. Ты красивая молодая женщина, тебе надо жить. Хаки нет уже несколько лет. Сколько ты еще собираешься горевать? Пока не будет слишком поздно? Если не думаешь о себе, подумай о сыне. На что ты его обрекаешь, живя как отшельница? Какая судьба будет у него?
Я оттолкнула его руки.
— Ты ничего не понимаешь, — сказала я яростно.
— Конечно, куда уж мне, — он усмехнулся и встал.
Я зажгла свечу. Разговаривать в полной темноте не имело смысла. Когда вспыхнуло пламя, я поставила ее на подоконник и повернулась к Бьерну. Теперь я отчетливо могла видеть его лицо. Он смотрел на меня. В глазах его было что-то такое, от чего я моментально вспыхнула. Бьерн быстро подошел ко мне и, прежде чем я смогла хоть что-то возразить, впился мне в губы яростным поцелуем. Я попыталась его оттолкнуть, но мои руки, спустя короткий миг уже как-то сами начали его обнимать, словно мое тело восстало против меня. Бьерн подхватил меня на руки и перенес на кровать. Моя ночная сорочка с треском была разорвана и отброшена в сторону. Я замерла под взглядом его темных глаз. На мгновение они остановились на кольце, все еще украшавшем мою шею, подвешенном на полинявшей ленте, подарок Хаки, а потом он перевел глаза на мое лицо и улыбнулся. И я, расслабившись, отдалась во власть его рук.
Я проснулась от того, что маленький Хаки залез ко мне на кровать и стал прыгать на мне. Сонно заморгав, я села и натянула на грудь одеяло. Огляделась. Бьерна рядом не было, словно то, что произошло между нами, было всего лишь сном, а может, так оно и было? Вошедшая вместе с мальчиком Рунгерд посмотрела на разорванную ночную сорочку, лежавшую на полу у кровати, перевела взгляд на мое лицо и понимающе улыбнулась. Я почувствовала, что краснею.
— Он ушел на рассвете, — сказала женщина, пока я тискала в своих объятиях сына. Услышав ее слова, я замерла, понимая о ком она сейчас говорит.
— Он сказал, что будет ждать тебя столько, сколько понадобится, — продолжила ведьма, не сводя с меня пристального взгляда, словно стараясь проникнуть в мою душу и прочитать ее как одну из своих колдовских книг, — А еще он сказал, что теперь твоя очередь принимать решение.
Хаки спрыгнул с кровати и выбежал из моей комнаты. Рунгерд достала из сундука чистую целую рубашку и протянула ее мне, а сама направилась за моим сыном, предварительно сказав, что ждет меня к завтраку и, попросила поторопиться.
Я встала с постели. Оделась, а порванную рубашку раздраженно швырнула в камин. Потом застелила постель и, все еще находясь в самом прескверном настроении, вышла из комнаты, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Значит, ушел. Вот так просто, после этой ночи, что мы провели вместе, не сказав мне ни слова! Я была в бешенстве. Войдя в зал, увидела, что стол уже накрыт. Хаки сидел рядом с бабушкой и болтал ногами.
— Мама, ты опаздываешь, — сказал он, немного не выговаривая шипящие звуки.
Кивнув, я села за стол.
— На твоем месте я бы, не раздумывая, уже бежала бы за ним, — сказала Рунгерд.
Я сразу поняла, о ком она говорит, и пожала плечами, изображая крайнее равнодушие, хотя и знала, что Рунгерд этим не обманешь.
— Нет, — сказала я твердо, — Я не побегу.
— Ну и дура, — в голосе ведьмы чувствовалось откровенное разочарование.
Я с усердием принялась за еду, про себя проклиная Бьерна за то, что вновь появился в моей жизни и нарушил ее спокойное течение, разбередив все то, что я уже почти сумела забыть. Скалли, присутствующий за столом, только посмотрел на меня, потом на хозяйку и улыбнулся в усы.
В начале осени я заметила очевидные перемены, происходившие с Рунгерд. Раньше активная и жизнерадостная, она начала уставать, больше времени проводила в постели. По утрам была часто не в духе из-за плохого самочувствия и постоянного головокружения. Мы со Скалли начали подозревать неладное, а когда однажды утром нашли ее лежащей без чувств во дворе, прямо на холодном льду, то поняли насколько все серьезно. Я не знаю, что она там делала ранним утром, но когда мы перенесли ее в ее комнату, она была холодна как лед и я сделала выводы, что пролежала женщина на снегу довольно долго. Я переодела ее и растерла все тело. Когда Рунгерд пришла в себя, то первым делом попыталась встать, но я, запретив, покачала головой.
— Что с тобой? — спросила я, присаживаясь на край ее постели.
— Наверное, старость, — сказала ведьма шутливо. Я нахмурилась и отругала ее за глупые слова. Вошедшая рабыня принесла горячего травяного отвара, и я почти заставила Рунгерд выпить его, а затем, укутав, велела весь день провести в постели. Я провела почти все время до ужина с ней. Маленького Хаки не пускали к бабушке, боясь, что он может заразится, и как оказалось, не напрасно. На следующее утро, проснувшись на лавке рядом с хозяйкой дома, я увидела, что ее лицо горит. Вскочив на ноги, я быстрее послала за рабыней, умевшей лечить, а пока за ней ходили, я положила руку на лоб Рунгерд — она горела. Видно, время, проведенное ею в бессознательном состоянии на снегу дало осложнение. Когда пришла рабыня, то первым делом она прощупала пульс хозяйки, потом велела принести деревянную лохань, наполненную снегом.