— Увы, но это было не так, — со смехом сказала Ребекка, когда Пау в легком смущении отошел засвидетельствовать свое почтение Хуане. — Мы очень хотели с вами познакомиться, но тут у Карлоса начался кашель, который сильно его беспокоил, потом мальчик великодушно передал его Николау и в конце концов мне. Мы думали, что будет нехорошо в благодарность за удовольствие познакомиться с вами заразить вас нашей семейной болезнью.
— Вам теперь лучше? — спросила Сибилла. — Мне кажется, у вас цветущее здоровье.
— Да, — ответила Ребекка, глянув на сына, который придвигался к стоящим на столе блюдам с пирожными, фруктами и орехами.
— Я завидую вам, у вас такой очаровательный ребенок, — сказала Сибилла, сев на скамью рядом с Ребеккой. — И приятный муж, остроумие и обаяние которого высоко ценят Понс, Хуана и Хайме. Я научилась доверять их суждению и восхищаться ими.
— Эти его достоинства мне дорого обошлись, — негромко сказала, глянув на остальных, Ребекка.
— Дорого? Как, если это не секрет?
— Если секрет, то известный всему городу. Выйдя замуж за Николау, я порвала с матерью и отцом, сестрами и братьями, одного из которых я так и не видела, — серьезно сказала она. — Моя сестра вышла замуж неделю назад, а я не была на ее свадьбе.
— Жизнь может быть суровой, — сказала Сибилла, глядя вдаль. — У меня нет ни сестер, ни братьев, смерть унесла всю мою семью — родителей, дедушку с бабушкой и всех их родственников, некоторых очень жестоко. Франсеска моя единственная родственница, о которой я знаю.
— Она ваша двоюродная сестра?
— Дочь моей двоюродной бабушки — младшей сестры родной бабушки. Перед смертью моя бабушка написала Франсеске письмо с просьбой дать мне приют, потому что больше родственников не было.
— Они умерли во время большой чумы? — спросила Ребекка.
— Нет. По какой-то странной прихоти судьбы — или Божьей милости — она почти не затронула нашу деревню. Наша большая чума была скорее — если можно так выразиться — политической.
— А — война, — сказала Ребекка. — Понимаю. Трудно избежать обычных бичей человечества без прибавления того, что человек способен сделать с человеком.
— Вы жили в какой-нибудь деревне поблизости? — спросил Пау, подойдя поближе к обеим женщинам и избавясь от изначального смущения.
— Нет, не поблизости, — ответила Сибилла. — Разве у меня местный говор?
— Мой слух не привык к особенностям местной речи. Я тоже нездешний. Какая деревня имеет счастье считать вас своей?
— Это, собственно, не деревня. Я из небольшого имения — или, если быть честной, места, близкого по размерам к участку бедного крестьянина. Это к северо-западу отсюда. — Она неопределенно махнула рукой в ту сторону. — Там, где я жила, человек может годами не слышать никаких вестей о том, что происходите мире.
— Вы наверняка преувеличиваете, — сказала Ребекка. — Самая глухая деревня не так уж далека от остального мира. Ярмарочные и бродячие торговцы должны появляться с новостями по крайней мере раз в год.
— Пожалуй, слегка преувеличиваю, — сказала Сибилла. — Ярмарки и бродячие торговцы есть. Пастухи, перегоняющие отары дважды в год, проходят неподалеку от нас, появляются по той или иной причине приезжие и привозят новости. Я даже слышала о королевстве Кастилия. Знаю имя короля и его репутацию.
— Какая же она? — спросил Пау.
— О, говорят, он очень суровый человек. Кое-кто слышал, что честный и справедливый, но строгий. И, разумеется, есть такие, что хорошо о нем отзываются, называют великодушным и добрым.
— Сеньора, вы смеетесь над нами, — сказал Пау.
— Никоим образом. Каждое слово, которое я говорю, правдиво, — сказала Сибилла, приподняв изящно выгнутую бровь.
— В таком случае, дона Педро Кастильского, должно быть, усиленно обсуждают, — сказала Ребекка.
— Там все усиленно обсуждают, — сказала Сибилла. — Как-то в соседней деревне было трое кастильских шпионов, но там не скроешься, поэтому им пришлось исчезнуть.
— Почему не скроешься? — спросил со смехом Пау.
— Там каждый знает фамильную историю не только всех соседей, но и всех коз. Люди через несколько минут проследили родословную этих бедняг до трех королевских вассалов из Бургоса.
На другой день Сибилле ни уговорами, ни силой не удалось вытащить из дому Франсеску. Та говорила, что устала, что нездорова, что слишком занята и даже не может пойти к мессе. Если выйдет, то в течение нескольких дней будет ни к чему не пригодна. Вчерашнее небольшое сборище совершенно вымотало ее.