========== Глава I. Ворон и маковое зернышко ==========
— Не повезло… — резюмировал Кисаме, усмехнувшись одним уголком рта.
Удар пришелся как нельзя более удачно: шиноби Облака, не успевший сложить печати до конца, оказался почти разрезан страшным клинком пополам от плеча до пояса. Гримаса ужаса и боли застыла на юном лице; белый жилет мгновенно окрасился в алый цвет; меч, словно крючьями вцепившийся в тело, не давал ему упасть.
— …Вам оказаться здесь. — Кисаме, не меняя хватки своей мощной кисти на рукояти Самехады, потянул ее на себя.
Острый как бритва меч выскользнул из плоти легко, словно из масла. Ноги шиноби Облака подкосились, и он упал лицом вперед, прямо в лужу собственной крови. Нукенин взмахнул клинком, стряхивая с темно-серых зубцов багровые капли — они легли на снег красивым полукругом — и обернулся, отыскивая взглядом напарника.
Стройная фигура Итачи в черном балахоне казалась тенью, входящей в снежные врата: он остановился между двух криптомерий, достигавших, казалось, самой тверди хрустально-прозрачных небес. Перед ним, на расстоянии в двадцать шагов, стояли двое других шиноби Облака, более опытных и опасных, чем противник Кисаме, однако и с ними было покончено — они попали под действие Мангеке Шарингана, — оставалось только добить.
Итачи смотрел на лица людей, застывших перед ним в одной позе, но черты их расплывались перед глазами, превращались в полупрозрачные пятна. Молодой нукенин мог находиться одновременно в реальном мире и в собственной иллюзии, из-за этой двойственности сознания и нагрузки на глаза краски иногда размывались. Рука согнулась и приблизилась к груди, широкий рукав скользнул к сгибу локтя, обнажая пару кунаев, зажатых между пальцами. Мгновение — и два шиноби Облака освободились из-под действия гендзюцу, повалившись на промерзшую землю. Из груди каждого торчала рукоятка куная, пронзившего сердце сквозь защитный жилет.
Учиха, не чувствуя больше опасности, опустил глаза, сделавшиеся снова бездонно-черными. В этот момент грудь его словно сдавило раскаленным обручем, больно сделалось глубоко дышать. Итачи казалось, что он целиком выплавлен из стекла и каждый новый вдох, создавая множество трещин, раскалывает его на части.
«Использует гендзюцу против такого слабого противника — значит, все еще чувствует стесненность в движениях и боль после последнего Цукуеми, хотя прошло уже двое суток», — подумал Кисаме, приближаясь к напарнику и пристально глядя ему в спину.
— Надо тебе больше отдыхать, Итачи-сан, — спокойно произнес он, тщательно следя за тем, чтобы в его интонации не проскользнуло ни единой ноты жалости или сочувствия, что было бы неуместно. — С этими я бы и сам справился довольно быстро.
— Так и будет, — не оборачиваясь, ответил Итачи. Он слегка побледнел от накатившей дурноты, но приступ уже заканчивался. Совершенно придя в себя, молодой нукенин повернулся и поднял глаза на Кисаме. — Ты останешься один.
Прославленный мечник промолчал, а позднее заметил:
— Оставить здесь эти трупы — все равно что сунуть палку в муравейник.
— Ведь это нам и нужно?
— Да уж… чунины мало что знают о Двухвостом, но скоро в окрестностях появятся джонины и, может быть, даже АНБУ Облака. А ведь изначально мы собирались сделать все тихо, — Кисаме усмехнулся. — Не получилось.
— Неважно.
— Итачи-сан, если они начнут сплошную проверку, отдохнуть по-хорошему тебе не удастся.
Итачи опустил глаза.
— Никто не станет проверять то место, куда я направляюсь.
— А далеко еще?
— До заката будем там.
По пологому склону вилась тропинка, кое-где выложенная камнями. Ветер задувал здесь сильнее, разметывал снег, качал ветви редких сосенок. На поворотах при каждом резком подъеме располагались крытые беседки-лестницы, со скамьями и широкими фигурными прорезями с обеих сторон. У последней из таких вех на своем пути нукенины остановились.
Солнце закатывалось за горизонт, разливая по чистому небу мягкий розовый свет, но оно было скрыто от глаз за вершиной горы Йоаке, а с востока открывался вид на каменистые склоны и пустынное побережье, а за ними — на серое свинцовое море, которое издалека казалось безбрежной равниной. Ветер имел едва приметный солоноватый привкус и был влажным, но резким.
Черные балахоны с узором из красных облаков колебались под его порывами в такт, на амигасах позвякивали колокольчики.
— Итак, две недели? — произнес Кисаме, приподнимая подбородок над высоким воротником.
Итачи кивнул.
— И ни слова о том, чтобы я был осторожен и не забывал, что синяя кошка — чужая цель, а мы здесь лишь для предварительной разведки?
Кисаме представил себе Хидана, растявкавшегося как щенок, и Какузу, ворчащего наподобие старого пса. Пожалуй, Двухвостый зверь для них подходящая добыча.
Итачи спокойно смотрел в лицо своему напарнику.
— Ты и сам все знаешь, — ответил он и, подняв два сложенных пальца с окрашенными в темно-фиолетовый цвет ногтями, произнес: — Перевоплощение!
Облик молодого нукенина изменился вплоть до его одежды: лицо приобрело менее примечательные черты, глаза утратили свою выразительность, волосы изменили цвет и сделались светло-русыми, балахон Акацки и амигаса уступили место обычной куртке с капюшоном. Через плечо была переброшена дорожная сумка.
Кисаме усмехнулся: даже в этом сером обличье Итачи-сан выглядел угрожающе. Впрочем, все дело было в том, что прославленный мечник слишком хорошо осознавал силу своего напарника, а также имел необыкновенно развитое внутреннее чутье. Для простых людей молодой нукенин выглядел обычно.
— Хорошего отдыха, Итачи-сан.
— Прощай, Кисаме.
Стройная фигура в куртке с капюшоном через пару минут скрылась за каменистым выступом, а потом еще несколько раз мелькнула на видимых участках тропы, поднимавшейся к вершине. Все это время Кисаме следил за ним взглядом.
Итачи сказал, что может в достаточной степени рассчитывать на лояльность управляющего: он уже бывал здесь раньше. Если ему удастся восстановиться за эти две недели, их путешествие в Страну Молний можно будет считать успешным, даже без новостей о Двухвостом. В любом случае передышка будет полезной, она просто необходима пользователю столь сложных техник, как гендзюцу Итачи-сана. Пожалуй, в Акацки больше ни у кого нет подобных техник, и их применение явно требует затраты не только чакры, но и умственных и духовных усилий.
Кисаме искоса взглянул на Самехаду и покрепче сжал ее рукоять.
— Для нас обоих все несколько проще, не так ли? — невесело усмехнувшись, произнес нукенин. Из-за заостренных зубов его улыбка всегда казалась хищной и угрожающей. — Проведем эти две недели с пользой.
Итачи точно знал, сколько часов ему нужно проспать, чтобы не запомнить ни одно из своих тревожных сновидений, поэтому проснулся, как ему казалось, освеженным. Комната была маленькой, чистой, в белых и бежевых тонах, но без окон и такой безликой, что легко можно было представить себе длинную цепочку одинаковых помещений, опоясывающую гору кольцами до самой вершины, делающую виток и уходящую в виде бесконечного коридора прямо в небо.
Молодой человек сидел на низкой кровати, опустив голову и стиснув руки между колен. Пряди темных волос закрывали лицо. Он пришел сюда, чтобы позаботиться о своем теле — об этом сосуде, таящем в себе огромную силу, но постепенно разрушающемся под ее напором. Итачи раскрыл ладони и посмотрел на них.
— Исход ясен. Лишь бы хватило времени…
Сбросив с себя задумчивость, как опостылевшее одеяние, он шагнул под душ. Моясь, расчесывая волосы, заправляя постель, Итачи делал это медленно и обстоятельно, как будто старался достичь идеального результата. Сосредотачиваясь на каждом мгновении и каждом движении, он убегал от собственных мучительных мыслей. Любая из реальностей, в которых он жил, могла на время спасти его от остальных.
Пока что молодой человек был всего лишь гостем санатория. Он был им, когда надевал синие свободные штаны, белую футболку и светло-фиолетовое кимоно — одежду, которую носили здесь мужчины, — прогуливался по великолепному зимнему саду и завтракал в кафетерии. Но стена, отгородившая его от прошлого, рухнула в один миг, как только пробудилась интуиция.