Куноичи слегка побледнела. Итачи снова пришлось управлять ее чакрой самому.
— Вы однажды сказали, что Эхо-сан лишь притворялась больной, — сказал он.
Сюихико крепко сжала губы и молчала несколько секунд, а потом с горечью выпалила:
— Да! Моя мать была здоровой женщиной. Она, конечно, подговорила доктора Кьёко солгать мне и подделать ее карту, но обмануть мастера гендзюцу не так просто! Я не должна была допрашивать его — не должна была даже догадываться… Но я ведь знала свою маму: такая женщина, как она, никогда не стала бы жаловаться на боль!
— Это был какой-то план?
Сюихико кивнула.
— Однажды после обеда я вернулась из академии. Все было как обычно: мать сослалась на плохое самочувствие, ушла к себе в комнату и легла в постель. Она позвала меня, и мы провели вместе два или три часа, просто болтая обо всем на свете… Потом у нее запершило в горле, я принесла чай. После чая я почти сразу заснула, сидя на кровати рядом с ней. Первое время сквозь сон мне слышался ее голос… Когда я проснулась — вернее, очнулась — наутро, моя мать была мертва, а бьякуган — навсегда запечатан от посторонних глаз. Я могу использовать его, но не могу видеть его настоящим.
— Это была техника запечатывания, основанная на сделке с Богом Смерти? — произнес Итачи, нахмурившись.
Куноичи опустила голову.
— Я помню каждую секунду того утра. Помню, о чем мы говорили с ней накануне. Я могла бы показать вам ее смерть, но… это слишком личные переживания.
— Эхо-сан отдала свою жизнь, чтобы сотворить печать?
— Да. Мама не хотела, чтобы мысли о ее жертве мучили меня, поэтому попыталась представить все так, будто умирала. Она оставила мне письмо с ложными объяснениями. — Голос Сюихико сделался мрачным. — Однако я узнала правду.
— Правду о ее болезни вы узнали, допросив врача, — сказал Итачи, — но что насчет вашего появления на свет? Вряд ли Эхо-сан рассказала бы вам об убийстве товарища по команде и начальника подразделения АНБУ Облака.
— Конечно же, она хранила это в тайне, — последовал ответ. — Мама, правда, говорила в общих чертах о том, как познакомилась с отцом, рассказывала мне, что такое бьякуган и кто такие Хьюга. Но об убийствах я узнала случайно, подслушав разговор моей матери с человеком из АНБУ. Показать вам его я не могу, потому что он содержит информацию об особенностях работы этой организации. Мне на тот момент едва исполнилось пять лет, и я не могла осознать все, о чем говорилось, но позднее сумела составить общую картину произошедших событий. Тот человек из АНБУ был ее старым знакомым и относился к ней с большим уважением. Он не обвинял ее, но предупреждал, что есть люди, которым кажутся подозрительными события шестилетней давности. Единственное, чего я не знаю, так это сколько еще жизней пришлось принести в жертву, чтобы сохранить мой секрет. Вы помните чунина Облака, которого я показала вам в воспоминаниях о детстве?
— Тот, который встретил вас возле голубых маков?
— Люди говорили, что его задрал медведь. Я была ребенком и поверила. Даже плакала — так мне было его жалко. После смерти матери я заглянула в его личное дело… — Сюихико не смогла продолжать. Она разволновалась и пыталась выровнять дыхание.
Итачи молча смотрел на нее.
— Так что я не могу отдать вам эти глаза, — сказала наконец куноичи. — За них заплачено жизнью моей матери и еще трех человек. И если вы захотите взять их, вам придется сразиться со мной.
— Сюихико-сан, вы считаете, что у вас хватит сил, чтобы сражаться?
Девушка смертельно побледнела. Светло-серые глаза впились в черные.
— Мысль о моей ничтожности — это все, что вы вынесли из моего рассказа? — произнесла она голосом, задрожавшим от ярости, и активировала бьякуган.
Прежде чем Итачи смог ответить, он оказался пойман в ее гендзюцу. В этот момент для Сюихико он казался воплощением судьбы, которая всю ее жизнь превратила в насмешку. Куноичи хотелось раздавить его, сотворив невозможное, и возвыситься над собственной беспомощностью.
Итачи объяла тьма. Какое-то время он не мог сосредоточиться ни на одной мысли, словно его личность была расколота на куски. Но вот усилием воли он материализовался в кромешном мраке. Легкое свечение появилось где-то в области его живота, а потом обратилось в маленькие вращающиеся звездочки. Они перемещались внутри него в разрастающейся воронке, которая была чернее и глубже самой тьмы, словно провал в бездну зиял в центре его существа. Бездна взорвалась, увеличилась в размерах, разорвав сущность Итачи и растянув ее во все стороны, звезд стало больше. Они вдруг застыли, хотя воронка продолжала двигаться, и каждая из них засияла нестерпимым светом, пронизывая белыми лучами то, что осталось от Учиха. Эта пронзительная, ужасающая боль была ни на что не похожа, она разрывала на куски и тут же спаивала воедино, становясь то центростремительной, то центробежной, и проникала во все, что он считал частью себя.
Итачи не мог противостоять этому гендзюцу, не мог сформулировать ни одной мысли, так как причины и следствия перестали существовать, как и любое побуждение к действиям и желание спастись. Только его воля исчезла не до конца и удерживала его от полного растворения в этом кошмаре из боли, света и тьмы.
Мангеке Шаринган должен был стать окончательным воплощением воли Итачи, но за мгновение до его применения иллюзия распалась.
Сюихико деактивировала бьякуган и смотрела в небо. Крупные снежинки летели целым потоком почти вертикально, очень быстро засыпая все вокруг. Ее чакра перестала воздействовать на чакру Итачи, но он чувствовал, что тело его едва заметно дрожит от напряжения. На лбу выступил холодный пот.
Если бы куноичи не остановилась, он мог бы убить ее.
«Она это понимает?» — подумал Итачи.
Сюихико отерла лицо от снега и произнесла:
— Как глупо пытаться произвести впечатление… доказать что-то человеку, который даже не в состоянии меня понять.
«Нужно возвращаться, иначе колеса застрянут в снегу», — подумала девушка. Она развернула кресло и с некоторым усилием покатила его в сторону коридора. Оставаясь спокойной внешне, Сюхико трепетала внутри, не зная, к каким последствиям приведет ее поступок. И когда Итачи догнал ее и взялся за ручки, приделанные к спинке кресла, сердце подпрыгнуло в ее груди так сильно, что она замерла, будучи не в силах вздохнуть.
«Глупое сердце, — подумала куноичи, — не заставляй меня сражаться с ним снова, доказывая тебе, что я не трусишка».
— Позвольте, я помогу вам, Сюихико-сан.
После той невероятной боли, которую она причинила ему всего минуту назад, Сюихико ожидала услышать что угодно, кроме этих слов.
«Ну и захолустье», — подумал Кисаме, пододвигая к себе тарелку дымящегося рагу. Он даже облик не стал менять в такой глуши. Кроме него в зале с четырьмя широкими столами и скамьями никого больше не было. Когда нукенин поинтересовался, почему хозяин открыл свое заведение вдали от главного тракта, то получил вежливый ответ: по этой дороге, которая кажется заброшенной, водят свои караваны рубщики леса, так что периодами работы бывает очень много.
— Папаша, а ты про Лес Гигантов слыхал когда-нибудь? — спросил мечник.
— Да нет, не слыхал вроде, — ответил хозяин. — Хотя про разные леса слышал, но такого чудного названия — никогда.
— Ладно, иди, я поем.
— Если что, зовите меня или Чаки-куна.
Кисаме перевел взгляд на мальчика с чуть косящими глазами и веснушками по всему лицу. Чаки с открытым от удивления ртом смотрел то на огромный меч в обмотках, то на острые зубы незнакомца.
— Вообще-то, он смышленый, — не очень уверенно сказал хозяин заведения, а потом подтолкнул мальчишку в сторону каморки, которая должна была представлять собой кухню. — Иди, иди, невежливо таращиться на гостя…