— Хватит, хватит… — мягко сказала она.
Тэи разрыдалась, и девушки обнялись.
Дом уже полностью охватило пламя. Учиха сел, помогая себе руками. На нем были надеты только трусы и длинная футболка, на которую капала из разбитого носа кровь. На крыше здания в конце улицы мелькнули тени дежурных шиноби.
— Уходим, — сказала Мияко, подтолкнув сестру в противоположную сторону.
Тэи кивнула и пошла прочь, потом побежала, отирая слезы. Мияко задержалась лишь на несколько секунд. Повернувшись к Итачи, она спросила тихо:
— Он вспоминал обо мне? Хоть раз…
Учиха понял, что она говорит об Акихито, и попытался вспомнить что-нибудь, но не смог и покачал головой.
— Ты же знаешь, какой он молчаливый…
Мияко крепко сжала губы, хотя глаза ее блестели.
— Знаю, — сказала она и побежала за сестрой.
Итачи показалось, что он закрыл глаза, а когда снова открыл, то увидел лицо Сюихико, но на самом деле все это время его тело не двигалось, а зрительный контакт с куноичи Облака не прерывался.
Сюихико деактивировала бьякуган, ресницы ее опустились. Учиха вдруг заметил на розовой коже ее щек мокрые дорожки, оставленные слезами. «Кажется, я плакал вместе с ней», — подумал он, отирая лицо пальцами левой руки. Впрочем, девушка была погружена в собственные мысли и не обращала на него внимания. Молодые люди молчали какое-то время.
Итачи испытывал странное чувство: он понимал, что находился под действием иллюзии, но не мог полностью отделить ее от реальности. Сначала ему пришлось стать частью воспоминаний, а теперь воспоминания сделались частью его самого: Итачи казалось, что миссию в Хашимори пережил он сам.
— Сюихико-сан, — произнес Учиха, и голос его словно разбил на осколки тишину комнаты, которая преградой стояла между ним и куноичи, — если вам показалось, что я когда-либо отзывался о ваших техниках пренебрежительно, то прошу меня простить.
Девушка шевельнулась, положив руки на подлокотники, но ничего не ответила, все так же глядя в сторону.
— Как ты себя чувствуешь? — слегка нахмурившись, спросил Итачи.
— Наверное, это жестоко — делиться такими воспоминаниями, — задумчиво произнесла Сюихико. — А ты меня даже не упрекнул… Должно быть, твои собственные воспоминания намного более горькие.
— Делиться ими я бы не хотел.
— Я этого и не жду. Тебе незачем пристально вглядываться в свое прошлое — твое будущее еще не определено. Когда есть цель, нет причины оборачиваться назад. А если в будущем пусто, только и остается, что вопрошать о смысле своего существования минувшее.
Итачи пристально посмотрел на Сюихико. Он вдруг живо представил себе ее образ мыслей.
— До сих пор высшей формой сочувствия я считал совместное переживание каких-либо событий. Однако в таком случае чувства, которые испытывают люди, даже находясь в рамках одной и той же ситуации, могут разниться. Твое гендзюцу заставляет смотреть на мир твоими глазами. Оно превращает в тебя. Я никогда с подобным не сталкивался.
— Эти мысли волнуют тебя больше, чем то, что ты пережил в моей иллюзии?
Итачи покачал головой.
— Одно порождает и усиливает другое.
Сюихико вздохнула.
— Теперь расскажи мне, что ты думаешь о той миссии. Только, пожалуйста, откровенно.
Учиха откинулся на спинку кресла и несколько секунд смотрел на лицо куноичи Облака из-под ресниц.
— Это была твоя вина, — сказал он.
Сюихико, ожидавшая этих слов, как собственного приговора, вдруг вскинула на него глаза, удивившись мягкости, с которой они были сказаны: в его голосе слышалось сожаление. Убедившись, что девушка готова спокойно принять правду, Учиха продолжил:
— Ты знала, как именно должна поступить, и осознавала последствия, но позволила жалости заглушить голос разума. Тот чунин — Аюто — прислушивался к твоему мнению, и об этом тебе тоже было известно. Фактически, в той ситуации решение принимал не он.
Сюихико кивнула, признавая правоту слов Итачи, и опустила голову.
— Кроме всего сказанного, я почувствовал то, что ты на самом деле не можешь себе простить: это страх совершить плохой поступок, оказаться плохим человеком, потерять чистоту своей души. Ты не могла позволить себе убить ребенка, но не только из жалости к нему, но и из страха, что придется жить с его кровью на руках.
Куноичи крепко зажмурилась, чтобы не заплакать, а потом заставила себя поднять глаза. Лицо ее было бледным.
— Это правда, — сказала она, нахмурившись. — От первого до последнего слова.
Итачи молча смотрел на нее, взгляд его казался теплым. Обвиняя ее, он как будто все же был на ее стороне.
— Тебя, наверное, удивило, как спокойно я отнеслась к тому, что ты — Тот Самый Учиха, — произнесла Сюихико. — Я сказала, что ты совершил тяжкое преступление, чтобы избежать еще более тяжких последствий. Мне не нужно искать подтверждения — я просто знаю, что это правда. По этой причине я испытала к тебе… уважение. Я могу даже назвать это чувство восхищением твоей решимостью и внутренней силой, которой у меня никогда не было. Я бежала от своей судьбы, отказалась делать сложный выбор, и это обернулось трагедией. Ты принял свою судьбу, несмотря на то, какой горькой она была. В этом разница между нами.
Куноичи замолчала. В конце концов она смутилась, покраснела под пристальным взглядом Итачи и отвела глаза. Учиха поднялся с кресла.
— Сейчас где-то пять часов утра. Все еще видно звезды. Если хочешь, я провожу тебя.
Сюихико кивнула и попыталась улыбнуться, хотя тяжкие мысли все еще омрачали ее душу и отражались на лице.
На террасе Итачи предложил ей создать клона, и она послушалась, не спрашивая, для чего это нужно, затем подошел, наклонился над ней и подхватил на руки. Он держал ее осторожно, бережно, словно не прилагая ни малейшего усилия, а девушка от такой близости к нему сделалась красной и боялась пошевелиться или поднять глаза.
— Твой клон заменит тебя здесь, — сказал Итачи и прыгнул на край террасы, а затем быстро поднялся по каменистому склону, как по горизонтальной поверхности, прикрепляясь к нему за счет чакры, — почти взлетел.
Взобравшись на крышу, Итачи аккуратно усадил Сюихико на край и сам сел рядом.
— Интересно, оттуда видно наши ноги? — вырвалось у девушки.
— Из отсека с птицами? Нет, — ответил Итачи. — Но если повиснуть на руках, будет видно.
Сюихико тихонько рассмеялась, а потом подняла голову и залюбовалась ночным небом. Ей казалось, что она снова дышит полной грудью.
— Еще столько мест, — сорвалось с губ куноичи, — которые я никогда уже не увижу. Столько всего, о чем я никогда не узнаю… Итачи, ведь мир огромный?..
— Да, — ответил Учиха и перевел взгляд на ее лицо, — но, возможно, это одно из самых прекрасных мест на свете.
Он говорил серьезно, но глаза его были такими теплыми, что Сюихико заулыбалась. Под этим взглядом, подобно росе под лучами восходящего солнца, печаль в ее душе начала испаряться.
— Это правда, — произнесла она.
Какое-то время молодые люди молча смотрели на звезды.
— Итачи… — тихо сказала Сюихико. — Я думала, такой человек, как ты, будет презирать меня из-за моей трусости. Из-за того, что я оказалась плохим шиноби.
Брови Итачи слегка приподнялись.
— Мне в самом деле противен тип людей, которые идут по трупам, надеясь не испачкать при этом своих белоснежных одеяний, веруя в собственную непогрешимость, прикрываясь всеобщим благом, и, убивая, действуют чужими руками. Но это не имеет отношения к твоей ситуации.
Сюихико ничего не ответила, понимая, что Учиха говорит о чем-то своем и теперь наступила ее очередь внимательно слушать. Однако он не стал развивать тему.
«Если бы не Шимура Данзо, — мрачно думал Итачи, — Шисуи был бы жив. Вот человек, чьей крови на своих руках я бы никогда не устыдился. Надеюсь, однажды он встретит свою судьбу — ту, которой заслуживает. Как бы я хотел, чтобы имя этой судьбе было Учиха…»