— Чунин же сказал тебе, что я здесь один, — ответил Кисаме, — со мной лишь моя Самехада.
Нукенин ощущал на коже покалывание от тысячи тонких иголок и жар, пробирающий до костей. Глаза непроизвольно щурились, защищая себя от яркого света. В них не было ни капли страха.
— Что тебе нужно в Стране Молний?
Кисаме усмехнулся — он чувствовал, как Самехада постепенно высвобождается из своего каменного плена, — вытянул руку, напрягая мышцы, и раскрыл ладонь.
— Зубы скалишь? — произнес Фринт. Ему вспомнились прежние деньки в АНБУ, когда он ловил с помощью своей Грозовой тюрьмы таких вот, как этот Хошигаки Кисаме. — Тогда переговорам конец…
Сверхпрочный камень треснул — к этому времени вокруг лезвия клинка он превратился в крошево — и Самехада, вырвавшись на свободу, понеслась к хозяину.
Капитан и его джонин отреагировали одновременно: Фринт поднял правую руку и сжал ее в кулак, заставляя кольца темницы плотно сомкнуться вокруг тела жертвы, Энэри выпустил часть своей чакры в землю и воскликнул:
— Сверхпрочный камень!
Однако ни тот, ни другой не поспели вовремя.
Кисаме, уловив движение противника, ушел сквозь камень, раскалывая его с помощью своей чакры. Техники Стихии Земли он использовал в основном для незаметного перемещения, а не для боя. Кольца схлопнулись в воздухе и, создав мощную вспышку, рассыпались оплавленными кусками металла.
Самехада под углом ушла под землю, разрезая ее, будто масло, и, раскрыв пасть, втянула в себя чакру Энэри, проглотив при этом несколько кусков породы. Извернувшись червем, она изменила траекторию, чувствуя знакомое тепло, и, содрогнувшись от радости каждой своей чешуйкой, ощутила мощную хватку Кисаме на рукояти.
«Теперь все будет хорошо», — издала она вибрацию, смысл которой мечник интуитивно разгадал.
— Томоока! На камни! — быстро скомандовал Фринт и отпрыгнул вместе со своим чунином на ближайшие валуны.
Энэри, полный дурных предчувствий, отскочил на несколько шагов ближе к обрыву. У него уже было не так много чакры, чтобы выпустить ее в землю и отслеживать колебания.
Кисаме тем временем создал теневого клона, чтобы атаковать одновременно все цели. Клон выскочил на поверхность прямо перед Фринтом и Томоокой и замахнулся копией Самехады. Капитан, напряженный, но сохраняющий невозмутимое выражение лица, выждал необходимое время и, подгадав момент, когда лезвие неслось на него сверху вниз, быстро подался в сторону и обрушил на клинок мощный удар кулака. Копия Самехады развеялась, на секунду клон оказался открыт, Фринт ударил его ногой в живот, а Томоока отправил вдогонку несколько кунаев.
В это же мгновение раздался короткий вскрик Энэри.
Настоящий Кисаме двинулся именно к нему. Он мог отслеживать перемещение джонина по его чакре, так что вынырнул едва ли не под ним, угрожая разорвать чешуйчатым клинком противника пополам. Энэри отреагировал так быстро, как только смог, но из-за усталости и истощения отскочил недостаточно далеко. Кисаме пригнулся и очертил лезвием Самехады полукруг, зацепив выставленную вперед правую ногу.
Именно тогда джонин вскрикнул и завалился на бок, не выпуская мечей из рук. Его правая нога была срезана до середины бедра. Нукенин прижал ее ступней к земле, убрал меч и быстро сложил печати.
— Взрывная волна воды!
Мощный поток в ту же секунду смыл Энэри с обрыва.
— Энэри! — в отчаянии закричал Томоока, бросившись вперед.
— Стоять! — рявкнул Фринт и добавил тише: — Сначала закончим дело, потом поможем Энэри. Раз эта тварь поглощает чакру, придется использовать запретный прием. Прикрывай меня, пока я вхожу в режим Мудреца.
Оливковая кожа чунина приняла бледно-землистый оттенок. Он кивнул с усилием и начал складывать печати. Глаза его против воли наполнились слезами.
«Лучше бы мне… — думал он, — лучше бы меня… Только живи, Энэри! Только живи!»
— Щит из чакры!
Вокруг Томооки и Фринта образовался золотистый купол.
— Мне нужно две минуты. Всего две минуты! Твоей чакры должно хватить…
В этот момент к куполу подскочил Кисаме и, вытянув руку вперед, направил на него свой меч. Самехада жадно раскрыла пасть и начала поглощать золотистую чакру.
«Черт! — выругался про себя капитан. — Она делает это быстрее, чем я думал. Томоока не продержится двух минут».
Крепко стиснув зубы, Фринт быстро соединил пальцы обеих рук, и с клубящихся черных туч упала молния. Она была проглочена Самехадой, но на время отвлекла прожорливый клинок от купола. Однако, используя молнии, капитан не мог перейти в режим Мудреца, а впадая в транс, рисковал не очнуться до того, как Томоока окажется полностью истощен.
«Кажется, теперь мы в ловушке», — подумал Фринт, хмуря низкие брови.
Энэри повезло: он свалился на гладкие еловые ветки, скатился по ним вниз и упал, угодив затылком как раз в заснеженную ложбинку между торчащими твердыми корнями. И все же несколько секунд он не мог вдохнуть, так как сильно ударился спиной, и лежал, истекая кровью. Алая пульсирующая струйка залила снег, растапливая его.
Наконец Энэри задышал и, дрожа и обливаясь холодным потом, смог сесть. Боль казалась невыносимой и сверлом засела в мозгу, однако он ведь выносил ее, раз не потерял сознание и мог кое-как двигаться… Дрожь стала такой сильной, что начала походить на судороги, сердце бешено заколотилось в груди. Джонин стиснул зубы и посмотрел на свою ногу. Зрелище было отвратительным: из бедренной артерии фонтаном била кровь, кое-где подтекала алыми струйками или сочилась темно-красной жижей. Самехада не только разрезала, но и порвала его плоть, так что рана была неровной.
Хватило одной секунды, чтобы сделать наблюдения, затем Энэри быстро вытянул шелковый шнурок из широкой манжеты митенки и перетянул ногу так крепко, как только смог. Кое-как сложив прыгающие пальцы, он произнес сквозь зубы:
— Каменная броня!
Чакра накопилась в области бедра и открытой раны и в следующую секунду окаменела, плотно обхватив всю поверхность обрубка, оставшегося от ноги.
— Все, все, — сказал себе Энэри, безуспешно пытаясь выровнять дыхание.
Мысль его лихорадочно заработала, предсказывая развязку боя. Джонин быстро огляделся, но не увидел пары мечей, которые выпустил из рук при падении. Тогда он, решив не терять больше времени, пополз к подножию горы, которое возвышалось всего в нескольких метрах от него. Запрокинув голову и осмотрев довольно крутой склон с потеками воды, Энэри мысленно сосчитал высоту.
— Восемнадцать метров. Я пробежал бы их за доли секунды…
Он сорвал перчатки и, накапливая чакру в руках и левой ноге, пополз вверх по склону. Энэри не видел этого, но лицо его было белым, как снег, с капельками холодного пота на лбу и висках. Боль не становилась слабее, но джонин думал только о друзьях, которых подвел из-за своей неосторожности.
Энэри не выполнил свою задачу, не справился — и теперь Фринт и Томоока были полностью открыты для атак врага.
Эти мучительные мысли подгоняли его. Он почти все время видел перед собой собственные бледные руки с изящными кистями и красивыми тонкими пальцами.
«До чего же женские руки, — с презрением думал джонин, — слабые руки! Сбить бы вас об эти камни…»
Добравшись кое-как до горной террасы, Энэри осторожно выглянул из-за ее края и увидел, как молнии, озаряя поле боя белым светом, то и дело бьют в Кисаме, но неизменно попадают в пасть Самехады, простертой у края золотистого купола. Благодаря вспышкам света джонин видел напряженное лицо своего капитана, не размыкающего рук, и Томооку.
Выражение лица лучшего друга заставило сердце Энэри болезненно сжаться — таким оно было горестным, страдающим, словно это ему отсекли ногу.
Что можно было сделать? Чакры почти не осталось, кунаи и сюрикены лежали в кармашке, пристегнутом к правой ноге. Джонин видел ее — свою ногу — в десятке шагов от себя. Отделенная от тела, вместе с жизнью она потеряла свою красоту и казалась удивительно уродливой. Из четырех мечей при нем осталось два: один в верхних, другой в нижних ножнах.