— Тебе бы ожидать большего от величайшей из Деревень, — Фринт отставил одну ногу назад и напрягся, готовясь к рывку, — раз уж ты явился сюда…
Нукенин усмехнулся, не ослабляя внимания. Он крепче сжал рукоять меча и сказал тихо:
— Не вздумай жрать ее, поняла?
Самехада недовольно заурчала: за кого он ее принимает? Ей ли после чудесного, насыщенного аромата чакры прельститься безвкусным едва ощутимым запахом, который шлейфом окутывал врага? Она его не видела и почти не различала на фоне камней и сосен. Клинок напыжился, растопыривая бритвенно-острые чешуйки, и выхаркнул ранее проглоченные камни навстречу противнику. Разве такое переваришь?..
Кисаме очертил мечом полукруг, намереваясь рассечь грудь прыгнувшего к нему Фринта, однако джонин проигнорировал обе атаки: камни отскочили от него, как от скалы, а лезвие лязгнуло о стальную шкуру и высекло сноп искр, осветивших неестественно затвердевшую темно-серую шерсть.
Нукенин не успел даже приподнять брови от удивления — ноги спружинили сами собой, унося тело из-под удара огромной лапы. Черные когти полоснули по гладкой серо-голубой коже, вспарывая мощную грудь Кисаме и оставляя на ней достаточно глубокие раны.
«Его сила, скорость и выносливость выросли в разы в этом режиме», — подумал мечник, отступая и загораживаясь мечом от новых ударов.
— Разорву!.. — сквозь зубы прорычал Фринт.
Ему нужно было любой ценой навязать ближний бой, достать до тела ненавистного нукенина, однако Кисаме, выставив вперед раздувшуюся Самехаду, не позволял противнику приблизиться. Пришлось удерживать меч обеими руками и широко расставить ноги — и то, джонин постепенно двигал клинок, упершись в него лапами и плечом.
«Он вырвет мне лицо или проломит череп, — подумал Кисаме, — после такого трудно будет восстановиться…»
Так они боролись какое-то время, уцепившись за раздувшийся, подобно иглобрюху, клинок.
«Не уступлю!» — думал Фринт, чувствуя, как горячая кровь пульсирует в его теле, превращая мышцы в камень.
«Не уступит», — подумал Кисаме и, резко ослабив хватку, отскочил.
Самехада в этот момент приняла прежнюю форму, так что джонин по инерции подался вперед, но быстро вновь обрел равновесие. Он преследовал врага длинными прыжками, демонстрируя великолепную скорость и неожиданную для подобного телосложения ловкость.
К этому времени ночь перевалила за середину, погода резко изменилась: мороз начал спадать, а с юго-востока задул влажный ветер. Он проносил по небу небольшие облачка, и их легкие тени скользили по склону Юхаки.
Оба противника неплохо видели друг друга в свете звезд. Грудь Кисаме почти от самых ключиц и до пояса была залита сочащейся из ран темно-багровой кровью. Это его не смущало: Самехада делилась с ним чакрой и не давала ощутить усталость или упадок сил. Про царапины, оставленные на бугристом прессе мастером четырех мечей, он уже почти забыл, да и боли от глубоких ран, нанесенных когтями Фринта, в пылу схватки почти не чувствовал. Отступая, нукенин не поворачивался спиной к своему противнику и продолжал внимательно изучать его движения.
«Что это? У него тоже кровь? — подумал Кисаме. — На плече и на лапе… Самехада все-таки порезала его?»
У Фринта в самом деле остались порезы на коже — в тех местах, которыми он упирался в клинок.
Представив перед своим мысленным взором собственный первый выпад против джонина в режиме Мудреца, Кисаме сообразил, как работала его защита: меч соскальзывал с шерсти, похожей на подвижные стальные иглы, которые к тому же могли пригибаться в нужном направлении.
«Скользящими ударами и ударами наотмашь его не пробить, а если колющим?» — мечник остановился и покрепче уперся обеими ногами в землю.
Фринт несся прямо на него длинными скачками, задействуя для отталкивания все четыре конечности. За секунду до его финального прыжка Кисаме перехватил Самехаду обеими руками и сделал выпад навстречу противнику. Однако джонин молниеносно пригнулся к земле и клинок лишь скользнул по его холке.
Удар головой в живот сбил нукенина с ног и свез его телом груду камней, за которой неожиданно резко оборвалась терраса. Фринт и Кисаме вылетели с обрыва и вместе рухнули вниз. Джонин еще до того, как твердая почва осталась позади, обхватил противника лапами и разодрал ему спину от лопаток до пояса, глубоко погружая когти. В полете из-за большей тяжести тела он перекувыркнулся через голову и приземлился на загривок, а потом на спину, стараясь не разжимать хватки. Однако Кисаме вывернулся из его лап, распоров спину еще больше.
Вот теперь стало по-настоящему больно — и даже огонь в крови не спасал. Нукенин быстро нагнулся, подхватил Самехаду, которую выпустил из рук при падении, и исчез прежде, чем Фринт, слегка оглушенный ударом о землю, вскочил на ноги.
— Я тебя чую! — прорычал джонин, поворачиваясь и сверля взглядом старую ель в паре десятков шагов от себя.
— Взрывная волна воды!
Фринт успел сделать лишь пару шагов, прежде чем на него обрушились тонны воды. Сопротивляясь мощному потоку, он вцепился когтями в ствол ели, но вода не убывала — наоборот, она заполнила пространство вокруг, скрыв под собой верхушки деревьев и не дойдя всего пары метров до горной террасы, на которой остались тела Тоомоки и Энэри.
«Не переусердствовать с моей гигантской водяной тюрьмой, — думал в это время Кисаме, — иначе ее будет видно с дороги на Юхаки». Он мог бы сделать ее в разы больше.
Сложив печати и создав десяток акул из чакры, нукенин отправил их вперед, а сам остался наблюдать за результатом.
«Тут повсюду его чакра, — стиснув зубы, сказал себе капитан. — Неоткуда черпать силы… Мой предел в этом режиме — полчаса, а потом я буду выжат, как тряпка… Мразь, ведь я же достал его дважды! А он… ни боли, ни усталости… Это не шиноби, это какое-то чудовище!»
Десять акул, как десять снарядов, подлетели к Фринту и начали терзать его, пытаясь прокусить шкуру. Вода окрасилась кровью.
— Очевидно, молнии сейчас ты использовать не можешь, — усмехнулся Кисаме.
Глаза его горели белым огнем. Несмотря на то, что толщу вод практически не пронизывал звездный свет, нукенин наполовину видел, наполовину чувствовал происходящее. Ему даже казалось, что он ощущает вкус крови Фринта, однако капитан, не обращая внимания на свежие раны, точными ударами поражал одну акулу за другой и в конце концов покончил со всеми.
— Кажется, мои акулы разорваны своей жертвой — обычно бывает наоборот, — сказал себе Кисаме.
Он улыбался, радуясь, что противник по-настоящему хорош. Создав еще десяток акул, нукенин получил возможность вновь полюбоваться выносливостью, скоростью и силой удара Фринта.
— А ведь он дышать не может. Любопытно узнать, сколько Мудрец продержится под водой без кислорода…
Тем временем джонин, развеяв акул, быстро поплыл к склону и, цепляясь когтями, начал взбираться вверх. Это было разумнее, чем просто пытаться всплыть: так одна сторона была прикрыта от внезапной атаки, а камень давал опору и возможность противостоять течению.
Кисаме покачал головой.
— Это не поможет: я могу расширить пласт воды до самой вершины Юхаки.
Но ему хотелось действовать иначе и вновь помериться силой с противником в ближнем бою, так что нукенин отстегнул от пояса цеплявшуюся за него рукоять Самехады и втянул клинок в собственную плоть, сливаясь с ним воедино и меняя форму. Кисаме сделался еще больше похож на акулу, раны его затянулись. И когда Фринту оставалось меньше трех метров до поверхности воды, нукенин, двигающийся в воде с еще большей скоростью, чем обычно, настиг его и напал сзади.
Обхватив врага со спины и взяв в замок его шею, Кисаме надавил на нее предплечьем. Капитан попытался скинуть с себя противника, но не смог и принялся кромсать когтями все части тела, до которых мог достать. На этот раз кровь нукенина окрасила воду, но, подпитываемый Самехадой, он почти сразу залечивал раны. Так они крутились в воде почти две минуты, пока Фринт не захлебнулся, будучи не в силах больше обходиться без воздуха.