«Как же так? — думал он, чувствуя, что глаза его застилает мрак еще более плотный, чем темная вода. — Ведь я чувствую, как расходится его плоть, пропуская мои когти до самых костей; как трещат, лопаясь, его жилы; чувствую его кровь на моем языке… Почему он все еще невредим?..»
Когда Фринт в следующий раз открыл глаза, то первым, что он увидел, была ненавистная серая рожа с зубастой усмешкой на лице. Кисаме сидел на валуне, широко расставив ноги, упершись одной рукой в бедро, а локтем другой руки небрежно опираясь на колено.
Капитан лежал перед ним, совершенно обессиленный после отмены режима Мудреца, в мокрой рваной одежде. Его голова была немного приподнята и покоилась на камнях, шея едва ли не соприкасалась с теплыми чешуйками Самехады. Клинок упирался рукоятью в землю позади Фринта, а широкая часть с пастью, словно голова верного пса, лежала на валуне возле колена Кисаме.
— Чуть шевельнешься — и тебе конец, — произнес нукенин, заметив, что его противник пришел в себя.
Руки капитана были привязаны к израненному телу. Сейчас, когда его не покрывала шерсть, стали хорошо видны порезы и следы от укусов акул. Впрочем, все эти раны были не смертельны — стальная шкура не единожды защитила его.
— Я вытянул воду из твоих легких, так что ты словно бы и не тонул вовсе.
— Почему не дал мне сдохнуть? — хрипло спросил Фринт, черные глаза его сузились.
— Хотел задать тебе как джонину Облака несколько вопросов.
— Ты же знаешь, что я не стану отвечать. Даже ты не стал.
— А надо бы. Посмотри-ка туда. — Кисаме кивнул. — Что ты видишь?
Фринт приподнял обросший щетиной подбородок, избегая лезвий у своего горла, и скосил глаза.
— Вижу тела… мертвые тела моих бойцов.
— Мертвые тела, да? Но мертв только один из них — второй еще дышит.
Капитан сглотнул, на мгновение почувствовав, как теплая чешуйка скользнула по его кадыку.
— Он, конечно, плох, но пока жизнеспособен. Не имей я такого козыря, стал бы я спасать тебе жизнь?
— Что ты хочешь знать? — Лицо Фринта сделалось жестким.
Кисаме выпрямился, расправляя широкие плечи, и глубоко вдохнул свежий ночной воздух, наполняя им могучую грудь.
— Джинчурики Двухвостого — где ее найти?
— Джинчурики, — повторил капитан. — Так вот кто вам нужен…
— Ответишь на мой вопрос — и я уйду, оставив в живых мастера четырех мечей.
Кисаме и Фринт какое-то время смотрели друг другу в глаза.
— Твое искусство ниндзя пришлось мне по вкусу, — произнес нукенин, — так что я не хочу тебя обманывать: тебя я убью. Убью, потому что раскрыл свои карты. Но твой товарищ останется жив. Если хочешь, могу подбросить его до дороги — там его скорее найдут.
Капитану было бы легче, если бы он почувствовал ложь в словах своего врага, но Кисаме говорил правду. Это означало необходимость выбора между жизнью любимого ученика и долгом шиноби. Тяжесть этого выбора легла на плечи Фринта и омрачила тенью его усталое смуглое лицо. Слегка повернув голову, он, не отрываясь, смотрел на окровавленное тело Томооки, под которым лежал Энэри. Капитан не видел их лиц, только левую ногу Энэри в знакомом сапоге, высовывавшуюся из-под разрубленного пополам чунина и окрасившуюся в темно-багровый цвет до самого колена и чуть ниже. Вместо второй ноги торчал обрубок, закованный в каменную броню.
Перед его глазами встало юное лицо не по годам серьезного мальчишки. Энэри тогда было четырнадцать, он сам пришел проситься в ученики к Фринту.
— Я хочу учиться у вас и со своей стороны могу обещать полную самоотдачу и готовность тяжело трудиться. А еще я никогда не жалуюсь.
— Почему у меня?
— Потому что вы похожи на моего отца.
Фринт тогда презрительно хмыкнул, но Энэри, глядя на него из-под бровей, добавил:
— А я ненавидел своего отца. Он всегда бил и оскорблял меня, относился хуже, чем к собаке… — Губы мальчика плотно сжались на несколько секунд. — Я терпел и убеждал себя, что обязан быть почтительным. В этом году он умер, и я так и не успел сказать ему: хватит! Хватит, отец. Ты не посмеешь больше унижать меня…
— И причем здесь я? — хмуро поинтересовался капитан.
— Я видел, как вы обращаетесь с младшими по званию и со своими учениками, я знаю, что меня ждет. Но однажды… я наберусь смелости и смогу сказать «хватит» — вам.
Фринт взялся тренировать Энэри, и мальчик сдержал свое слово: трудился в поте лица и никогда не жаловался. А спустя несколько месяцев Энэри попросил у капитана прощения за то, что сравнивал его со своим отцом.
— Вы совсем на него не похожи, сэнсэй. Вы совсем другой человек.
Совсем другой человек… Кажется, эти слова навсегда застряли где-то в области грудины. И сейчас там заболело — именно там из всего обессиленного израненного тела.
Когда Энэри было шестнадцать, он пришел к капитану с предложением.
— Послушай, Кума-тайчо, я подобрал нам мальчика.
— Да? Зачем это?
— Он нам подходит — будет третьим в команде.
— С каких это пор мы стали командой? Я — твой учитель, а ты — мой ученик.
— Ну а с третьим станем командой. Это очень хороший мальчик.
Фринт тяжело вздохнул.
— Ну рассказывай про своего мальчика.
Энэри кивнул и с серьезным лицом принялся рассказывать.
— Он добрый, скромный и любит животных.
— Так может, ему в ветеринары податься, а не в ниндзя?
— А еще он всегда защищает слабых, не жалея себя.
— Хм…
Так к команде присоединился Томоока.
«Защищает, не жалея себя», — мысленно повторил Фринт. Только Томоока мог, презрев все правила тактики ведения боя, закрыть собой выбывшего из строя бойца, чьи шансы выжить в схватке почти равнялись нулю. Впрочем, нет, не бойца он защищал, а товарища, которого считал своим старшим братом.
— Ну так что? — произнес Кисаме, прервав размышления Фринта.
— Что-что, — хмуро отозвался капитан, — хотел бы я посмотреть, как Бог Смерти перебирает твои кишки вместо четок. То же самое ты делаешь сейчас со мной.
Нукенин рассмеялся.
— Опять скалишься? Не так уж это смешно.
— А я смеюсь не поэтому. Моя Самехада, кажется, чувствует чакру неподалеку — очень похожую на твою.
Лицо Фринта мгновенно побледнело. Только в эту минуту стало заметно, что капитану уже больше сорока. Кисаме поднялся на ноги и потянулся.
— Кажется, с вами был четвертый, когда она заметила вас в первый раз. Похоже, он бежит прямо сюда. — Нукенин опустил руки и внимательно посмотрел на своего пленника. — Ну же, решайся. Я не трону его, так и быть — если выложишь, что знаешь, до его прихода. Осталось не больше двух минут.
Фринт тяжело дышал: грудь его вздымалась рывками. Кисаме сам себе не поверил и прищурился, вглядываясь повнимательнее, когда ему показалось, что в свете звезд в глазах капитана блеснули слезы.
— Ну и ну… — начал было он, но в то же мгновение Фринт приподнялся и резко повел головой, изо всей силы напарываясь шеей на бритвенно-острые чешуйки Самехады. — Черт!
Кисаме отбросил рукой клинок, вздрогнувший от хлынувшей на него крови, и склонился над капитаном. Его горло было разорвано вместе с сонной артерией. Черные глаза сощурились, рот скривился от усилия и боли. Через несколько секунд все закончилось — Фринт был мертв.
— Ах! — воскликнул нукенин с досадой и пожалел, что ни одно из грязных ругательств Хидана не идет в эту минуту ему на ум.
Ну и сглупил же он… Кого теперь ему допрашивать? Бестолкового чунина или одноногого с разбитой мордой? Кисаме решил укрыться за камнями на уступе, где в начале битвы прятался Томоока: лучше прикончить чунина из засады, даже не глядя в его глупое лицо, и идти себе дальше в поисках ночлега.
Прошло не больше пяти минут, и Юруске примчался на место сражения. Сначала он увидел тела Томооки и Энэри и, побледнев и прижав руку ко рту, отступил на пару шагов, затем взгляд его упал на Фринта с перерезанным горлом, из которого все еще обильно лилась кровь.