— Значит… ты в самом деле так просто мог убить меня с самого первого дня нашего знакомства?
— Я не хотел этого делать.
По губам Сюи скользнула усмешка.
— А я еще воображала, что могу сразиться с тобой… Пожалуйста, расскажи мне об этой технике.
— Враждебная чакра может поразить разные органы человеческого тела, выведя противника из строя или, если будет направлена прямо в сердце, быстро убить его. Это не так просто сделать, если его собственная чакра не истощена и движется в теле естественным образом.
— А если он остановит ток чакры в своем теле в этот момент, твой ворон поразит его?
Учиха кивнул.
— Итачи… я могу активировать эту технику самостоятельно?
— Сюи…
От волнения нукенин не сразу заметил, что назвал девушку неполным именем. Сюихико покраснела, невольно вспоминая, как он обронил вчера это имя в порыве страсти, между поцелуями, и ей захотелось вдруг, чтобы он называл ее именно так.
— Ты знаешь, что АНБУ придут за мной, — произнесла куноичи. — Я не могу позволить им увести меня в Кумо и открыть дознавателям путь в мое прошлое. Там есть ты.
Итачи нахмурился.
— После разговора со мной Тадасу собирался подняться в башню и отправить птиц с донесениями об обнаружении следов Акацки. Твои вороны должны были видеть это.
Учиха кивнул.
— Ты уничтожил послания?
— Да.
— Значит, АНБУ вернутся сюда, как только это выяснится. Скорее всего, тебя уже не будет здесь.
Под тяжелым взглядом черных глаз Сюихико стало не по себе, но она мужественно выдержала его и сказала:
— Пожалуйста, пойми: я не хочу быть беззащитной перед ними. Так или иначе я найду способ защитить свои воспоминания.
— Какой же? — глухо спросил Итачи.
— Я ведь мастер гендзюцу. При попытке вторгнуться в мое сознание, я использую иллюзию с лучами, пронзающими тьму.
— Это же… пытка.
— Пытка, которую я не смогу выдержать слишком долго. Я умру до того, как они найдут способ противостоять этой технике.
— Если у тебя хватит чакры…
— В крайнем случае я прибегну к помощи Тадасу.
— Каким образом?
— Расскажу ему о том, что его отца убила моя мать.
Итачи, откинувшись спиной на стену, находился в тени, иначе Сюихико заметила бы его бледность. Он вспомнил ту иллюзию, в которую куноичи поместила его, заставив испытать ужасную боль, но сейчас она делала ему еще больнее, рассуждая о наилучшем способе убить себя. А хуже всего было то, что выводы Сюихико полностью согласовывались с логикой и здравым смыслом: только смерть могла спасти ее от допроса.
— А если он выберет другой способ отомстить, кроме смерти?
— Поэтому я прошу тебя показать мне твою технику.
— Дракон, — произнес Итачи, опуская глаза и чувствуя, что во рту его пересохло, — Собака, Крыса, Кролик, Змея, Птица…
Сюихико запоминала названия печатей, представляя их перед своим мысленным взором.
— Это Техника Черных игл чакры. Она сработает сама, нужно просто ее запустить. Представь ворона внутри себя, представь, как он распадается на множество бритвенно-острых перьев, одно из них движется к сердцу и, касаясь его, взрывается десятками тонких игл.
— Как красиво…
— А теперь я хочу, чтобы ты дала мне слово использовать ее только как спасение от чего-то более ужасного.
— Даю слово. Я же сказала, что не могу убить себя из жалости — только не так. Но если придется защищать то, что мне дорого, думаю, я смогу и буду иметь право сделать это.
Итачи с тоской смотрел на девушку, сидевшую перед ним, — ей приходилось опираться на руку, чтобы удерживать равновесие, — казавшуюся беззащитной и хрупкой, а на самом деле такую же неумолимую в собственных решениях, как и он сам.
«Я люблю тебя», — сказала она ночью, и в ту минуту он был бесконечно счастлив. Как мог Учиха Итачи быть счастливым? Как удалось ему на время освободиться от тьмы, в которой он пребывал уже очень давно? Сюи спасла его, поместив в ту реальность, в которой божественная сила не имела никакого значения: перед лицом чувства, захватившего все его существо, Итачи был всего лишь человеком — беззащитным, уязвимым и слабым.
— Я все-таки огорчила тебя, — произнесла Сюихико с сожалением. — Но знаешь, впервые за долгое время я больше не чувствую себя беспомощной.
Молодой нукенин беззвучно вздохнул: беспомощным чувствовал себя он. Однако ему стало легче, когда Сюи, придвинувшись, оказалась в его объятиях и прошептала, почти касаясь губами шеи Итачи:
— Прости меня…
Он простил ее раньше, чем она договорила эту фразу до конца, и, чуть склонив голову набок, прижался щекой к ее волосам.
— Не в это утро стоило вести такие разговоры, — произнесла Сюи.
Чувствуя кожей тепло его тела, она испытывала желание прильнуть к нему навсегда, стать его частью, провести вечность в тесных, но нежных объятиях. Однако, едва только ее ресницы при мысли об этом начали опускаться, прикрывая затуманившиеся страстью глаза, Сюихико беззвучно вздохнула и заставила себя снова стать серьезной. Отстранившись, она произнесла:
— Каждый из нас следует своим путем, и, кажется, обе эти дороги ведут сквозь тьму. Но в том месте, где они пересекаются, мрак рассеивается и мы можем видеть друг друга. Жаль, что нам нельзя и дальше идти вместе.
Итачи молча выслушал ее и лишь крепче прижал к себе.
— Как бы я хотел остаться здесь навсегда — в месте, где наши дороги пересекаются, — едва слышно сказал он.
Учиха позаботился о том, чтобы в оставшиеся три дня их никто не тревожил, заставив доктора Исии отменить все медицинские осмотры и процедуры, кроме самых необходимых. Молодые люди почти не расставались; комната Сюи стала домом для них обоих. Оба, не сговариваясь, старались избегать болезненных разговоров, не оглядываться на прошлое и не задумываться о будущем. Прожить оставшиеся три дня так, как если бы время остановилось.
— Ты знаешь, что это единственная ванна во всем санатории? — спросила Сюихико.
Взамен всех полагающихся по предписанию водных процедур они решили искупаться вместе. Итачи сидел, откинувшись спиной на изголовье ванны, а Сюи — откинувшись на него. Играя его рукой, она раскрывала ладонь Итачи, рассматривала линии на ней и длинные красивые пальцы, избегая касаться лишь перстня, который почему-то казался зловещим и вызывал неприятные ассоциации со сгустком крови, застывшим на поверхности стального лезвия.
— Правда? — расслабленным бархатистым голосом спросил Учиха, опуская ресницы.
— Конечно, ведь здесь есть бани, купальни и бассейны, так что в ванной нет нужды. Мне пришлось уговаривать доктора, чтобы он дал свое разрешение, и заплатить много денег, да еще потерять возможность переселяться в другие помещения.
— Так у тебя много денег, Сюи? — с усмешкой поинтересовался Итачи, приподнимая брови.
— Судзуми-сан, муж моей мамы и мой приемный отец, владел художественной мастерской. Там так чудесно расписывают ширмы! Меня всегда восхищало это искусство… Эскиз рисунка для моего покрывала с голубыми маками сделали именно там.
— Эта мастерская еще существует?
— Да. Управляющий, хороший друг Судзуми-сана, и его сыновья всем распоряжаются и однажды получат ее в свое владение. А пока доходы делятся поровну: так я и расплачиваюсь с «Йоаке». Ты знаешь, какое дорогое проживание здесь?
— Представления не имею, — с мягкой улыбкой ответил Итачи, наклоняясь вперед, чтобы вдохнуть аромат ее волос, который почти перебивался запахом мыльной пены.
Он с радостным удивлением отмечал про себя, как приятно беседовать с тем, кто тебе дорог, не только о судьбоносном и важном, но и о каких-то незначительных мелочах. В устах Сюихико и такие рассуждения казались милыми и любопытными. Куноичи, в свою очередь, нарочно касалась лишь легких тем.
— Ужасно дорогое…
— Как прекрасно, наверное, быть владельцем художественной мастерской, — произнес Учиха.
«Всего лишь навсего», — добавил он про себя.