— Здесь как в тюрьме, — произнесла Мэри.
Колин скрестил на груди руки и долго, не мигая, на нее смотрел. Идея приехать в этот город принадлежала ему. Наконец он сказал:
— За билеты на самолет уже заплачено, и вылет через десять дней.
— Можно сесть на поезд.
Колин отвел взгляд. Два оркестра одновременно смолкли, и музыканты начали пробираться к галереям, к барам своих кафе; без их музыки площадь казалась еще более просторной, и на то, чтобы заполнить ее, звука шагов, звонкого цоканья шикарных туфель и шлепанья сандалет было явно недостаточно; а также голосов, восторженного шепота, детских криков и родительских призывов к порядку. Мэри заметно приуныла.
Колин встал и начал обеими руками махать официанту, тот кивнул и пошел в их сторону, собирая по пути заказы и пустые стаканы.
— Неужели?! — торжествующе воскликнул Колин.
— Нам нужно было взять их с собой, — сказала Мэри, обращаясь к собственным коленям.
Колин по-прежнему стоял возле столика.
— Нет, он действительно идет к нам! — Он сел и потянул ее за запястье. — Чего тебе заказать?
— Какая гнусность с нашей стороны, что мы их там бросили.
— А мне кажется, это был шаг вполне разумный.
Официант, массивный импозантный человек — густая, тронутая сединой борода, очки в золотой оправе, — внезапно оказался возле их столика, наклонился вперед и едва заметно поднял брови.
— Мэри, чего тебе взять? — настойчивым шепотом спросил Колин.
Мэри сложила руки на коленях и сказала:
— Стакан воды, безо льда.
— Да, два, пожалуйста, — с готовностью подхватил Колин, — и…
Официант выпрямился и коротко выдохнул через нос. Окинул их взглядом, оценив состояние лиц и одежды. А потом сделал шаг назад и кивнул в сторону дальнего конца площади:
— Там фонтан.
Он двинулся было прочь, но Колин развернулся на стуле и ухватил его за рукав.
— Нет-нет, послушайте, — умоляющим тоном начал он. — Еще мы собирались заказать кофе, и кроме того…
Официант высвободил руку.
— Кофи! — повторил он, насмешливо раздув ноздри. — Две кофи?
— Да. Да!
Официант покачал головой и ушел.
Колин обмяк, закрыл глаза; Мэри попыталась сесть прямо.
Она легонько толкнула его под столом ногой.
— Брось. До гостиницы всего десять минут ходу.
Колин кивнул, но глаз не открыл.
— Залезем в душ, посидим на балконе, закажем, и нам принесут все, чего мы только захотим.
Чем ниже опускался подбородок Колина, тем оживленнее делалась Мэри.
— Заберемся в койку. Ммм, чистые белые простыни. Закроем ставни. Представляешь, какая роскошь? А можем…
— Ладно, — тусклым тоном сказал Колин. — Пойдем в гостиницу.
Но ни один из них с места не сдвинулся.
Мэри поджала губы, а потом заметила:
— Очень может быть, что кофе он нам все-таки принесет. Когда люди качают головой, здешние люди, это может означать все, что угодно.
Утреннее пекло усилилось, толпа рассосалась; появились свободные столики, и через площадь шли теперь либо истовые любители достопримечательностей, либо местные жители, которым было куда спешить, разрозненные фигурки, расплющенные колоссальным пустым пространством, подрагивающие в знойном воздухе. На другой стороне площади снова выстроился оркестр и заиграл венский вальс; на той стороне, где сидели Колин и Мэри, дирижер перелистывал ноты, пока музыканты рассаживались по своим местам и расставляли по пюпитрам тетрадки. Колин и Мэри слишком давно и слишком хорошо знали друг друга и, как следствие, неоднократно ловили себя на том, что одновременно, не говоря друг другу ни слова, разглядывают одно и то же; на сей раз — мужчину, который футах в двухстах стоял к ним спиной. В летнем мареве его белый костюм сразу бросался в глаза; он остановился, чтобы послушать вальс. В одной руке у него был фотоаппарат, в другой он держал сигарету. Мужчина аккуратно переместил вес тела на одну ногу, и голова его начала двигаться в такт простому ритму. Потом он развернулся, совершенно внезапно, так, словно ему вдруг надоело слушать музыку, которая звучала по-прежнему, и не торопясь направился в их сторону, уронил на ходу сигарету и не глядя раздавил ее ногой. Из нагрудного кармана он достал на ходу темные очки и наскоро протер их белым носовым платком, прежде чем водрузить себе на нос; каждое его движение выглядело настолько экономным, словно он заранее его продумал. Несмотря на солнечные очки, изящный костюм и бледно-серый шелковый галстук, они сразу его узнали и теперь, будто завороженные, сидели и ждали, когда он подойдет поближе. Трудно было сказать, видел он их или нет, но теперь он шел прямо к их столику.