Внизу хлопнула дверь.
Небоскреб исчез. Вместо него снова маячил пафосный Тутинг с белоснежным конфетти на улице и тишиной в домах.
Фиона вернулась из магазина. На моих губах заиграла улыбка Солас, и над пышной шевелюрой завис светящийся нимб. Выглядела я няшкой, но в душе оставалась дрянной девчонкой.
– Холли, – позвала Фиона из холла. – Иди, посмотри, какую пиццу я купила.
Я сняла парик и спрятала его под подушкой, а сверху усадила Розабель.
– Скоро вернусь, – пообещала я обоим.
Я отперла дверь и спустилась вниз, едва касаясь перил.
– Привет, Фиона. – Я прислонилась к косяку кухонной двери.
Фиона показала мне свои покупки. Ветчину и ананас.
– Мои любимые. Спасибо.
Я так проголодалась, что могла бы съесть все и сразу. Можно подумать, что в том парике я успела слетать на Луну и обратно.
– Давай забудем о том, что было, Холли?
Наверное, мои губы шевельнулись, потому что Фиона в упор смотрела на меня, врезаясь взглядом в мои глаза.
– Да, Фиона, – сказала я. – Хорошо.
– Только при условии, что ты больше не будешь меня так называть.
Я стояла в дверях, теребя молнию на кофте.
– Ты ведь не будешь, правда, Холли? Пожалуйста?
– Не буду, Фиона. – И добавила то, что обычно говорил Майко. – Я тебя поняла.
Фиона улыбнулась.
– Спасибо, Холли. Видишь ли, это мое больное место – то, что я не могу иметь детей. – Она полезла в сумки, достала пакет с мандаринами и предложила мне один. – Несколько лет назад у меня был рак.
Я взяла мандарин, забывая о том, как ненавижу их чистить.
– Рак?
– Теперь не о чем беспокоиться. Врачи говорят, что я в полном порядке. Но мне пришлось пройти химиотерапию. Ты знаешь, что это такое?
Я перекладывала мандарин из руки в руку, как мячик.
– Ну, в общих чертах.
– Тебе дают сильные лекарства, от которых выпадают волосы и тошнит. Иногда это приводит к тому, что ты не можешь иметь детей.
Я уставилась на прожилки в оранжевой кожуре.
– Фигово, – выдавила я из себя.
– Небольшая цена за жизнь, но это не то, чего хотели мы с Рэем. Так что больше не обзывай меня, Холли. Прошу тебя.
– Хорошо, – пообещала я.
Фиона кивнула и начала распаковывать остальные покупки. Поначалу я просто наблюдала за ней, а потом отложила мандарин, схватила один из пакетов и выгрузила из него консервные банки с помидорами. Я отнесла их в шкаф, где, как мне казалось, им место.
– То время… – Запихивая в холодильник мороженую рыбу, Фиона пустилась в воспоминания. – Самые долгие восемнадцать недель в моей жизни. Я носила парик, чтобы скрыть облысение.
– Парик?
– Да, пепельной блондинки. Я его ненавидела. Из-за него щеки выглядели красными, но не здоровыми, а скорее пятнистыми. Я пробовала носить шарфы, но с таким же успехом можно сделать татуировку на лбу: ЖЕРТВА РАКА. Все это походило на кошмар, происходящий с кем-то другим, Холли. Тебе знакомо это чувство?
– Еще бы, – фыркнула я.
– Я храбрилась из последних сил. А потом, когда все закончилось, была сама не своя. Сейчас, когда я оглядываюсь назад, у меня мурашки по коже. Я думала, волосы никогда не отрастут, но они выросли, Холли. Только стали другими. – Она подхватила прядь своих волнистых волос и улыбнулась мне. – Раньше они были прямыми. А теперь смотри, что делается. А у тебя какое время было худшим в жизни?
Я как раз несла в шкаф пакет бурого риса. И застыла на полпути, уставившись на прядь светло-каштановых волос Фионы, почти как у меня. Камера. Ночная вылазка с Грейс и Тримом, когда меня загребли в полицию. Ночь в поезде с кончеными алкашами, когда я сбежала. Воспоминания вихрем кружились в голове. Тот день с мамой и Дэнни в небесном доме…
Коробка памяти захлопнулась. Фиона заправила волосы за ухо. Я бросила пакет с рисом на полку и быстро прошла мимо нее, вон из кухни.
Ничего не сказав, как будто она ни о чем и не спрашивала.
– Холли? – окликнула меня Фиона. И крикнула что-то про мандарин, оставленный на столе.
Но я уже бежала вверх по лестнице.
Я подумала, что стоит еще раз взглянуть на Солас, спрятанную под подушкой.
7. Еще больше понтов
Шли зимние месяцы, и я чувствовала себя замороженной посреди всеобщей суеты. О том, что время идет вперед, я знала только по дорожным часам, что стояли на каминной полке в доме Олдриджей. В причудливом золотом коробе, они отбивали каждый час мелодичным звоном и продолжали свой медленный ход, как будто пробиваясь сквозь вату жизни.