Парик пепельной блондинки – умереть не встать.
– Холли! – послышался снизу голос Фионы. – Холли… обедать!
Я запихнула парик обратно в пакет и закрыла ящик, пообещав себе, что примерю новый образ, как только Фиона уйдет за покупками.
Фиона встретила меня с таким выражением лица, как будто узнала о том, что последнего кита забили гарпуном. Рэй ушел на работу, хотя в субботу это выглядело странным. Я села за стол и стала рыться в тарелке с сыром и помидорами, но есть совсем не хотелось. Парик запал мне в душу, по-настоящему завел. От возбуждения я даже отбивала чечетку под столом. А потом у нас с Фионой случился первый скандал, настоящая драчка.
Обычно, когда я злилась, эмоции набрасывались на меня, как лассо, и душили, пока в голове не взрывалась бомба, сокрушая все вокруг. Летели подушки, стулья, кроссовки – все, что попадалось под руку. Тогда приходил Майко и силой утихомиривал меня, а я размахивала руками, как ветряная мельница крыльями, ругалась и брыкалась, и мне было хорошо. Тогда Майко говорил: «Давай трюк с матрасом, Холли». Я бежала к себе в комнату, срывала с кровати матрас и, приставив его к стенке, колошматила почем зря. Майко советовал делать это, даже когда я не злюсь, утром и вечером, не дожидаясь взрыва бомбы или сцены с лассо. Измутузив матрас, я падала без сил, обливаясь потом. И никакие насмешки уже не могли вывести меня из равновесия.
Но во время того обеда с Фионой я забыла про трюк с матрасом. Да и в любом случае матрас на моей кровати был такой толстенный, что поднять его мог бы только Кинг-Конг. А мне ужасно хотелось примерить парик, и я молила о том, чтобы Фиона поскорее ушла.
– Ты точно не хочешь пройтись по магазинам? – приставала она ко мне. – Ты могла бы сама выбрать себе пиццу.
– Нет. Я лучше здесь останусь. Честно.
– Уверена?
– Да. На улице так мокро.
– Знаешь, есть такая вещь, как зонтик. Ты уже два дня не была на свежем воздухе.
Я ковырнула ломтик помидора.
– Там холодно.
– Ты не любишь холод?
– Не-а.
– Предпочитаешь лето?
Теперь понятно, что я имела в виду, когда говорила про бесконечные вопросы?
– Да. Наверное.
Фиона потянулась к разделочной доске за еще одним ломтиком хлеба.
– Можешь считать меня странной, но я люблю зиму. Январь – мой любимый месяц.
Неужели она никогда не уйдет?
– Попробуй мой хлеб, Холли, дорогая.
Терпеть не могу, когда называют «дорогими» всех подряд, даже малознакомых людей. Меня так это заводит с полоборота.
– Хлеб домашней выпечки, – мурлыкала она. – Из божественной муки. Цельнозерновой.
Я засунула два пальца в рот.
– Бээ.
– Не делай этого, Холли, пожалуйста.
Я сделала это снова.
– Не надо! Я готовлю всю эту еду для тебя, для нас с Рэем, но вместо этого ты питаешься каким-то мусором, дрянью. Удивительно, что у тебя еще не случился заворот кишок от той изысканной химии, которой ты себя пичкаешь.
– От той изысканной блевотины, что стряпаешь ты, – парировала я, делая вид, будто меня вот-вот вырвет на буханку домашнего хлеба.
Фиона схватила буханку, оставив хлебный нож на доске, и отошла к рабочему столику.
– Изысканная блевотина, – повторила я, показывая на доску, где только что лежал хлеб.
– Ладно, Холли. Перестань. Я подумываю о том, чтобы позвонить Рейчел. Возможно, пришло время пересмотреть нашу договоренность.
Лассо полетело. Бомба взорвалась. Я схватила хлебный нож и запустила им в кухонное окно. Но промахнулась, и нож с грохотом упал в раковину. Тогда я вскочила из-за стола, подняла стул и ударила ножкой о кухонный шкаф.
– Чертов хлеб, чертова кухня! – закричала я. – Ну, давай, скажи это. Ты хочешь, чтобы я ушла, Рэй хочет, чтобы я ушла, вы меня ненавидите. А я ненавижу твой гребаный божественный хлеб и тебя тоже ненавижу. Я не твой ребенок. Я не хочу быть твоим ребенком. Я мамина дочь, не твоя.
Фиона подошла и положила руки мне на плечи.
– Холли! Успокойся.
Я терпеть не могла, когда она прикасалась ко мне своими безумно горячими пальцами. Оттолкнув ее, я выбежала из кухни.
Я поднялась наверх и захлопнула дверь своей спальни. Заперла ее на ключ. Вскоре пришла Фиона и постучалась в дверь.
– Холли?
– Пошла вон, Бесплодка.
Молчание.
Потом снова заговорила Фиона.
– Как ты меня назвала?
– Никак.
– Это не ответ, Холли. Так что ты сказала?
Я упорно молчала.
Она ушла. Но минут через десять вернулась.