ДЖЕННАРО (тоном доктора). И вместо этого?
ЭДУАРДО. И вместо этого — ни черта. В Позитано — ничего, на Капри — ни черта, в Таормине — ни черта…
ДЖЕННАРО. А на Сардинии пробовал?
ЭДУАРДО. Нет… в гостинице не было мест… Беда заключалась во мне… Полное бессилие… Представляете? Нахлынет — и хоть тресни! В момент, когда я был уже у цели, счастливый, воинственный, словно античный герой в рукопашной схватке… и говорил ей: «Ты любишь меня? Сильно любишь? Ну скажи, как ты меня любишь?..» и тут меня окутывал какой-то туман, черный покров… Я приходил в такое отчаянье, что готов был кричать: «Грациелла, вон отсюда! Убирайся! Если не уйдешь — позову директора гостиницы!»
ДЖЕННАРО. А дальше?
ЭДУАРДО. А дальше — под разными благовидными предлогами приходилось откладывать все до следующего дня.
КОНЧЕТТА. А на следующий день?
ЭДУАРДО. Страх сменялся страхом. Я трепетал: а вдруг меня снова окутает туман? Вдруг снова на меня накинут черное покрывало? И на тебе! Именно так все и случалось! О, что за мучительные ночи! Что за ночи!.. В Агридженто я даже к аптекарю сбегал… Говорю ему: «Дайте какого-нибудь снадобья, дайте яду, чего угодно… только избавьте меня от этого ада!» А он отвечает: «Лучше уж вы дайте мне чего-нибудь, чтобы я не лопнул от смеха. Дело, видать, в том, что вы ошиблись женой… либо…» Либо? — говорю я. «Либо ваша жена ошиблась мужем. Спасибо за доставленное веселье. Желаю счастья». Да разве этот паршивец не плюнул мне в лицо, не сказал, что во мне есть что-то от бабы?
КОНЧЕТТА. Кто этот подонок? Ах он вонючка проклятый! И он смел это сказать вам, моему красавцу, моему льву. Бросьте, дон Эдуа, выкиньте это это из головы!
ЭДУАРДО (несколько ободренный грубой лестью Кончетты). Так, значит, вы меня понимаете? А ты что скажешь, Дженнаро? Ведь ты был всегдашним моим сводником! Сколько женщин прошло через мои руки? Сколько спиритических сеансов я выдержал в пору, когда создавал свое дело?
ДЖЕННАРО. Несть числа.
ЭДУАРДО (встает с постели и хватает Дженнаро за отвороты пиджака). Стало быть? Стало быть?
ДЖЕННАРО (мягко высвобождается из рук Эдуардо. Вдруг, словно озаренный неожиданной мыслью). Все понял! Дон Эдуа, сейчас объясню, что с вами происходит. Вас подкузьмила ваша профессия.
ЭДУАРДО. Как так?
ДЖЕННАРО. Мне неловко говорить, но у вас… (скандируя) комплекс вдов.
ЭДУАРДО. Какой комплекс? Ничего не понимаю!
ДЖЕННАРО. А между тем все яснее ясного. Вот уж два десятка лет, как вы не видите, не слышите и не дотрагиваетесь ни до кого, кроме вдов. Зрение, слух и осязание ваши привыкли к этой особой породе женщин.
ЭДУАРДО. Не валяй дурака! В постели все женщины одинаковы!
ДЖЕННАРО. Нет, нет и нет! Дон Эдуа, поймите, что соитие невозможно без участия сознания, мозга. Шпага дырявит тело, но щитом ему служит разум. Короче, не идете же вы спать с женщиной просто так, но обязательно с положительным или отрицательным мнением, которое вы предварительно о ней составили.
ЭДУАРДО (пораженный рассуждением Дженнаро). Куда ты клонишь?
ДЖЕННАРО. Вы сами подсказали мне конечный вывод. За двадцать лет вашей профессиональной деятельности вы всегда выступали в качестве «посредника». Теперь же, дон Эдуардо Палумбо, вы уже не «посредник», а хозяин, так сказать, «обладатель» вожделенного предмета… и вот — в прямой схватке — вы не сработали!
КОНЧЕТТА. Господи Иисусе… (Обеспокоенная.) Что же делать?
ЭДУАРДО (в отчаянии). Тут уж ничего не попишешь! Не могу же я покончить с собой, отнять мужа у своей жены только для того, чтобы дать ей другого мужа! Порочный круг замкнулся!..
ДЖЕННАРО. Не будем спешить, дон Эдуардо. Выход найти можно…
ЭДУАРДО. Какой?
ДЖЕННАРО. А на что существует дезинтоксикационная терапия? Как поступают врачи в подобных случаях? Постепенно уменьшают дозу яда, ибо, если это сделать разом, пациент неминуемо погибнет.
ЭДУАРДО. Да при чем тут врач, дезинтоксикация и прочая чепуха?
ДЖЕННАРО. А вот послушайте и поймете. Конечно же, донна Грациелла должна была любезно помочь вам…
ЭДУАРДО. Каким образом?