Эти строки стали для него не просто откровением, они принесли ему облегчение. Так вот что, оказывается, с ним происходит? Всего лишь синдром фантомной боли? Его задели за живое, у него отняли часть его жизни, а его идиотский мозг, не поспевая за событиями, продолжал посылать ему сигналы. И пусть от той жизни уже ничего не осталось, причем, давно, и он не мог этого отрицать, он продолжал ее чувствовать, и его ощущения были вполне реальны. «Озноб, жар, покалывание, мурашки, зуд, судороги и даже боли…», уточнялось в статье.
Да.
Именно так.
Все симптомы, как у него.
Только вот их локализация неясна.
Скомкал страницу, оставил пакет с едой своему ближнему, прищурился и привел мысли в порядок. Для решения проблемы его рационалистическому сознанию требовались наглядные доказательства. Найденное объяснение выглядело убедительным. Оно его успокоило.
Что же могло измениться за двадцать лет?
Получается, он любил фантом, ну а фантомы, хм, они ведь не умирают…
В общем, выдержал все вышеперечисленное, и даже без особых потерь. Похудел? Это скорее ему на пользу. Стал больше работать? Этого все равно никто не заметит. Снова закурил? Еще бросит. Натыкался на прохожих? Они его прощали. Лоранс в растерянности? Что ж, настал ее черед. Матильда смотрит дебильные сериалы? Тем хуже для нее.
Ничего страшного. Просто неловко ударился культей.
Пройдет.
Вполне возможно.
Возможно, что он и дальше жил бы себе как прежде, разве что относился бы ко всему попроще. Возможно, отбросив сомнения, он бы избавился от бесконечных запятых и почаще бы начинал жизнь с новой строки.
Да, возможно, он бы еще помучил нас своими проблемами с дыханием…
Но он сдался.
Поддался ее уговорам и ласковому шантажу, модуляциям ее дрожащего голоса, от которого прямо-таки извивался телефонный шнур.
Хорошо, вздохнул он, хорошо.
И как обещал, приехал пообедать к своим престарелым родителям.
Он даже не взглянул на заваленную почтой консоль, отвернулся от знакомого нам зеркала в прихожей, повесил плащ и сразу прошел на кухню.
За столом все трое вели себя безупречно, тщательно пережевывали пищу и старательно избегали говорить о том, ради чего они собственно собрались. Однако за кофе, Мадо не выдержала и, словно бы спохватившись «ой-какая-же-я-глупая-чуть-не-забыла», сообщила сыну, глядя куда-то поверх его плеча:
– Да, кстати, я тут узнала, что Анук Ле Мен похоронили близ Дранси.
Ему удалось ответить в том же тоне.
– Да? Не знал, я думал, ее похоронят где-нибудь в Финистере…[51] А как ты узнала?
– От дочки ее бывшей хозяйки… И замолкла.
– Так что? Вы все-таки решили срубить старую вишню? – спросил он.
– Пришлось… Ты же знаешь, из-за этих соседей… Угадай, сколько нам это стоило?
Слава Богу, обошлось.
По крайней мере, ему так показалось, но, когда он уже собирался вставать из-за стола, она положила руку ему на колено:
– Погоди…
Наклонилась к сервировочному столику и протянула ему большой конверт из плотной бумаги.
– Я тут на днях разбирала старые бумаги и наткнулась на эти фотографии, думаю, тебе будет приятно…
Шарль напрягся.
– Сколько лет утекло, – она достала один из снимков, – посмотри… Какие вы тут оба милые…
Они с Алексисом стоят, обнявшись за плечи. Два веселых Попейе[52] с трубками в зубах поигрывают своими мальчишескими бицепсами.
– Помнишь… Тот странный тип, который вас все время обряжал…
Нет. Ему совсем не хотелось вспоминать.
– Ладно, – отрезал он, – мне пора…
– Возьми их…
– Да ну. Зачем они мне?
Пока искал ключи от машины, подошел отец.
– Помилуй, – пошутил он, – если она завернула мне торт, я его не возьму.
Шарль увидел конверт в чуть подрагивавшей руке отца, оглядел его вельветовый жилет с потертыми пуговицами, белую рубашку, галстук, который тот вот уже более шестидесяти лет аккуратно повязывал каждое утро, отпущенное ему Богом, накрахмаленный воротничок, почти прозрачную кожу лица, седые волоски щетины, пропущенные бритвой, и, наконец, встретился с ним взглядом.
С осторожным взглядом мужчины, который всю свою жизнь прожил с властной женщиной, но так и не подчинился ей полностью.
Нет. Не подчинился.
– Возьми фотографии.
Он взял.
Отец стоял неподвижно, и он не мог сесть в машину.
– Папа, пожалуйста…
– …
– Э-эй! Пап, подвинься!
Они в упор посмотрели друг на друга.
– Ты в порядке, пап?
Отец не расслышал сына, но, пропуская его, вдруг признался:
– Я к ней был не так…