– Убить больного родственника из лучших побуждений? Нет.
– Брезгливый либерал.
– Человека делают манеры.
Минна рассмеялась. Я тоже улыбнулся.
– Что ж, ладно, – сказал Клем. – Оставим Чарльза с его грошовыми урожаями. Он отвратительный мелкий гном. Тебе нужно уехать из этого дома. Знаешь что, пожалуй, я заберу тебя в Перу.
Рассмеявшись, я запрокинул голову и внезапно заметил участок сада за стеклянной стеной, который ранее закрывали папоротники. Статуя снова переместилась. Теперь она стояла у оранжереи и словно заглядывала внутрь, пытаясь подслушать наш разговор.
5
Семнадцатого декабря капитан «Хупера» с двумя хронометрами в руках дождался, пока упадет шар времени на Гринвичской обсерватории[2], и отдал приказ отчаливать.
Корабль был небольшим, но хорошо оснащенным, с просторным трюмом и нагревательными трубами, проходившими через все каюты. В первое утро мы проплыли мимо побережья Корнуолла и нашего имения. Я увидел маленький порт Мевагисси и – прямо на вершине холма – густые кроны вечнозеленых растений, которые, я был почти уверен, были соснами у нашего дома. Мы уже отдалились на полтора градуса долготы от Гринвича, так что по сути время изменилось на 25 минут в меньшую сторону – я об этом даже не задумывался, пока Минна не обратила мое внимание на старшего помощника капитана, который за неимением более насущных дел переводил стрелки часов. Было слишком холодно, чтобы оставаться на палубе, поэтому я спустился в трюм.
Там стояли тридцать ящиков Уорда[3] размером в человеческий рост, формой напоминающие турецкие лампы. В каждом легко поместилось бы молодое дерево, а толстые стекла защищали от солнца и соленого воздуха. На самом деле в каждом ящике уже было по дереву. Я взял на борт тридцать яблонь, чтобы научить Клема и Минну срезать черенки.
– Ты смотришь на дерево так, словно оно тебе о чем-то говорит, – заявила Минна.
Я ждал ее и Клема, прислонившись к трем медным нагревательным трубам и наблюдая за молодой яблоней в стеклянном ящике напротив меня. Поскольку деревья были выращены искусственным образом, в теплом трюме они зацвели. Когда я открыл небольшую дверцу, лепестки цветов, подхваченные теплым сквозняком, вылетели наружу, и в помещении запахло весной.
– Я просто задумался… Извини, – ответил я. – Присаживайся.
Минна села рядом со мной.
– Маркхэм скоро придет. Как твоя нога? Болит?
– Тепло помогает, – ответил я. Секунду я смотрел на нее. – Ты неважно выглядишь. Морская болезнь?
– Немного. Это… это бывает только по утрам.
Она не выглядела радостной – только встревоженной.
– Что ж, будь осторожнее, что бы ни случилось, – ответил я, мысленно представив все места на корабле, где можно было оступиться или споткнуться: лестницы, скользкая от морской воды палуба, слишком близко стоящие ящики в кают-компании.
– Я все равно потеряю его, даже если не буду двигаться. Я всегда теряю их. Только не говори Маркхэму. Мне бы не хотелось, чтобы он радовался и надеялся понапрасну.
– Я не скажу, – кивнул я.
– Спасибо. Ты… ты не осуждаешь меня?
– Нет. Боже, Минна, он твой, пока не появится на свет. Он твой, точно так же, как и любой твой внутренний орган. Я не буду говорить, что тебе можно делать, а что нельзя. Лишь посоветую воздержаться от алкоголя и опиума, но об этом ты и сама знаешь.
Минна рассмеялась.
– Только при условии, что я не впаду в истерику и не выдам свой секрет, – сказала она.
– Ты не такая.
– Он идет, – вдруг прошептала она.
– Доброе утро, – воскликнул Клем. Он уверенно спрыгнул с лестницы, и мы оба напряженно на него посмотрели. Клем ничего не заметил. – Итак, приступим? Боже, как же здесь хорошо, – добавил он. – Словно мы не на корабле.
Я протянул им по ножу для снятия коры.
– Итак, – начал я. – Если вы оба научитесь срезать черенки, то, что бы ни случилось, каждый из нас сможет это сделать.
Я показал им, как правильно срезать черенок цинхоны от одной из сформировавшихся ветвей и как затем правильно упаковывать его. Для этого мы использовали мох и сумку для карт Клема, потому что я знал: на большее в Перу нам не придется рассчитывать.
– Боже, как сложно, – простонал Клем. – Почему бы нам просто не собрать семена?
– Нет. – Я замолчал, осматривая его последний черенок. Края были неровными. – Семена цинхоны калисайи мутируют. Как яблони и тюльпаны. Растение, выросшее из семечка, будет отличаться от материнского. Вот почему нам нужны черенки.
– Ох, хорошо, – вздохнул Клем. – И почему я такой никчемный в подобных вещах?
2
Раньше это было единственным способом для моряков сверить корабельные хронометры. На Гринвичской обсерватории шар установили в 1833 году. Он до сих опускается ежедневно в определенное время.
3
Так назывались стеклянные контейнеры, также известные как флорариумы. Их начали применять в середине XIX века для перевозки тропических растений по морю. Стекло защищало растения от океанской воды и атмосферной соли.