Как будто свобода — самостоятельная ценность… Ценностью является только то, что она порождает, а если борцов за свободу изначально ничего, кроме государственной власти, не интересует, чего от них можно ждать в будущем? Они и будут искать расширения этой власти внутри и вовне. Тем не менее взрывать мировое равновесие им и сегодня отлично дозволяется, причем виновниками, как и сто лет назад, государства-соперники по-прежнему объявляют не националистов, а друг друга. Как и сто лет назад: «кнут», «казаки», «гунны»…
Гуннами, правда, в тот исторический час были цивилизованнейшие немцы. «Они уверяли, что народ, который многие века славился своей добротой, — это народ палачей, которые только тем и занимаются, что убивают младенцев, насилуют женщин, распинают пленных. Они говорили, что „гунны“ — это жалкие, подлые трусы, но не объяснили, почему при нашем огромном численном превосходстве потребовался пятьдесят один месяц, чтобы разбить наконец германскую армию. Они говорили, что сражаются за Свободу во всем мире — и, однако, всюду стало куда меньше свободы».
Роман Олдингтона и заканчивается приказом главнокомандующего союзными армиями маршала Франции Фоша: «спасли свободу всего мира», «потомки вам благодарны», — и это у истоков бесчисленных диктаторских режимов!
«Единственно честными людьми, если таковые существовали, были те, кто говорил: ‘Все это гнусное зверство, но мы уважаем зверство и восхищаемся им, и признаем, что мы звери; мы даже гордимся тем, что мы — звери’». Да, после того, что натворили респектабельные господа в смокингах, фашисты в черных и коричневых рубашках, могли не кривя душой заявлять, что они вовсе не призывают к какому-то особенному насилию, но лишь призывают увидеть мир таким, каков он есть. Ведь и Олдингтону более всего ненавистна респектабельная элита. «Добродетельные и дальновидные. Но разве это их вина? Ведь не они развязали мировую войну? Ведь это все Пруссия и прусский милитаризм? О да, еще бы, вы совершенно правы! А кто вывел Пруссию в великие державы, ссужая деньгами Фридриха II, и тем самым подорвал Французскую империю? Англия. Кто поддерживал Пруссию против Австрии, Бисмарка — против Наполеона III? Англия». Впрочем, все это «кое-какие семейные счеты, понимайте так, что я имею в виду викторианцев всех стран».
Это мы тоже должны понимать: нескончаемую череду кошмаров и «зараз» всех цветов запустили не пресловутые «недоучки», не «ефрейторы» и «семинаристы», а респектабельные господа хороших кровей с дипломами сверхпонтовых университетов в карманах смокингов. Пламенных недоучек всей Европы ничего не стоило прихлопнуть одной мухобойкой, но респектабельные господа предпочли их использовать друг против друга.
С тех пор «викторианцы» не сделались ни лучше, ни умнее. Разве что аристократизма в верхах стало еще меньше, а жлобства еще больше. Они это называют демократизмом.
Но, может быть, стало больше купеческой расчетливости? Хорошо бы.
В год печального юбилея «Германской» кто только не кусал локти — с чего было миру ввергнуть себя в кошмары Первой мировой? (Миром мы, цивилизованные люди, называем исключительно Западную Европу, но в данном случае передовому ядру цивилизации удалось втянуть в кровавую молотилку и огромную часть отсталой периферии.) Нельзя ли было первую колонну повернуть не вправо, а влево, вторую не в гору, а под гору, вместо Тройственного союза заключить Двойственный, заранее оценить поражающую силу отравляющих газов, танков и самолетов, не говоря уже о швейной машинке — пулемете? И так далее без конца.
Но лично мне кажется, что Первой мировой войной были наполеоновские войны, порожденные той же причиной, — взрывом народного восторга, во имя прекрасной сказки разнесшего относительно рациональный государственный порядок. Рациональный не означает хороший: людям их мир всегда кажется скверным, покуда они не знают, с чем его еще придется сравнивать. Но когда взрыв иррациональности разносит рациональные обручи, на волю вырывается энергия более сокрушительная, чем при распаде атомного ядра.
Только первый взрыв вызвала сказка социальная, «Свобода, равенство и братство», скоро, впрочем, присоединившая к себе и национальную: якобинцы стали называть себя патриотами. Второй же взрыв был вызван сказкой национальной, внушавшей самым пылким и наивным (а где массы не наивны?), что без независимого национального государства просто-таки и жить не стоит, зато независимость принесет нечто настолько прекрасное, что не нужно и задумываться о практических планах на будущее. Этим-то романтические массы и опаснее прагматичных или, если хотите, циничных элит. Циники взвешивают приход и расход и всегда готовы отказаться от самых возвышенных решений, если они приводят к убыткам и опасностям. Поэтому циники открыты к компромиссу, невозможному меж романтиков, ведущих борьбу за святыни. (Не была ли мировой войной для тогдашней ойкумены эпоха крестовых походов? Кровавая борьба протестантов с католиками, тоже тридцатилетняя?) Циники беспокоятся за свое спокойное будущее, невозможное в неблагополучной стране, живущей под дамокловыми мечами внутренней смуты и желания соседей подзаработать на слабости конкурента. Поэтому циничный и эгоистичный правитель в кризисные моменты предпочтительнее нерасчетливого и самоотверженного.