В дверь сильно стучат. Я встаю с кровати и в носках подбегаю к двери, заранее зная, что это не Катя: она не будет стучать так сильно. На пороге стоит Денис.
— Здравствуй, — говорит он. — Ты ждал кого-то другого.
— Неважно. Проходи, садись.
Я сажусь на постель, а Денис садится на стул к моему столу. Он советуется о том, что делать с Лузгиным: набить ему морду в темном переулке или навредить как-нибудь похитрее?
— Что случилось?
— Его сын учится с моим Вовкой в одном классе, они товарищи и бывают друг у друга. Вот как получается в жизни. И вот позавчера, когда Вовка был у них в доме, этот милый папаша рассказал ему про меня. Понял?
— Вот сукин кот.
— Сегодня прибежала Зинаида, говорит: мальчишка сам не свой, плачет, хочет бежать из дома. От отчима они скрыли. Она уговорила Вову не показывать виду. Вот ведь страх перед мужем! Вышла замуж за туркмена и сама, понимаешь, превратилась в восточную женщину: муж — владыка!
Денис все время вертит в пальцах зажигалку. Зажигалка у него замечательная, с маленькой рулеткой.
— Конечно, рано или поздно надо сказать сыну, но это наше дело, ее и мое, а не чужой сволочи. Но это уладится. Жили без меня шестнадцать лет, будут жить дальше. А вот что делать с Лузгиным?
— Что делать?
— Надо что-то делать. Он гадит все время. Терять мне нечего, один удар в печень, и он — аут.
— И ты получаешь срок.
— Нет, серьезно, не могу его видеть, а то и правда ударю. Хочу уехать. Например, с тобой на трассу — возьмешь?
— Да я не на трассу. Я на один день в Мары.
— Пожалуйста, можно на один день. Мне интересно посмотреть. Я ведь помню разговоры насчет канала еще с довоенных времен. Поговоришь завтра с редактором? Борька меня поддержит.
— Надо, чтоб поддержал Лузгин.
— Фотограф тебе нужен?
— В том-то и беда, что не особенно. Но я поговорю. Попробуем.
Девятый час. Катя уже не позвонит. Ну что ж, сегодня у меня день неудач.
— Ладно, пошли ужинать, — говорю я.
Мы идем по длинному коридору, неярко освещенному электрическими лампочками без плафонов. Я отдаю ключ дежурной, мы направляемся через полукруглый зал вестибюля к дверям ресторана, и в это время в вестибюль входит Хмыров и с ним какой-то белобрысый, толстенький, в очках с прозрачной оправой.
— Салют! Салют! — увидев меня издали, говорит Хмыров и по-ротфронтовски поднимает кулак. — А я вам звонил со студии. Поздравьте нас: наше сочинение наконец принято. Прошу познакомиться: мой соавтор…
Авенир Павлович возбужденно рассказывает о том, как проходило заседание худсовета, а мы тем временем входим в полупустой зал ресторана и, миновав его, направляемся на террасу, где днем невозможно сидеть из-за жары, а сейчас прохладно, и слышен шум фонтана во дворике, и через деревянную загородку идет живой лиственный запах сада. Усаживаемся вокруг круглого стола. На нем стоит блюдце, где плавает ядовитая бумага от мух. Такие же блюдца, наполовину высохшие, а то и вовсе сухие, стоят по всему барьеру террасы и на других столах. Но мух очень много. Особенно густо они ползают почему-то по полу.
Авенир Павлович продолжает рассказывать. Денис недоволен появлением незнакомых людей. Он не смотрит на них, демонстративно зевает во время рассказа Авенира Павловича, и вид у него пренебрежительнокислый, как будто он главный человек за столом, к которому подсели незваные гости. Вдруг он говорит:
— Значит, с вас магарыч. Ставьте бутылку коньяка.
Авенир Павлович, не обратив внимания, а может быть не расслышав, продолжает:
— Они, конечно, не ожидали, что дело примет такой оборот. Но когда стало ясно, что мы проходим на «ура»…
— Нет, сначала выступил тот, из министерства! — радостно говорит соавтор.
Подходит официант. Взмахнув полотенцем, сгоняет мух со скатерти. Вынимает огрызок карандаша и блокнот. Авенир Павлович и его соавтор заказывают суп, бифштекс рубленый, творожники, масло и две бутылки пива. Денис просит меня взять ему сто пятьдесят и какой-нибудь ерунды пожевать.
— Дорогой Петя! Петр! — говорит Авенир Павлович, трогая меня за рукав. — Позвольте так вас называть? Я ведь старше вас, Петр. Так вот, сценарий принят, и у вас есть шанс напечатать хороший отрывок. В вашей газете теперь есть «литературная страница», не так ли?
— Что ж, несите, несите.
— «Что ж, несите» меня не устраивает. Я хочу услышать: «Несите немедленно! Сейчас же! Нам страшно нужно!» — смеясь, говорит Хмыров. — Сценарий, кстати, у меня с собой. — Он достает толстую кожаную папку, которая лежала у него за спиной на стуле, отстегивает застежки и вынимает оттуда другую папку, картонную и потоньше. — Вот, прошу. Читается одним духом, не оторветесь. Говорю совершенно объективно. Это же детектив. Я, собственно, вам и звонил по этому поводу.
— А вы деловой человек, — говорит Денис, который уже проглотил рюмку, и лицо его багровеет и становится шкиперским. — На Западе вы бы делали большие деньги.
— Простите, не понял.
— На Западе, говорю я, вы бы делали большие деньги. У вас есть хватка.
— Вы что — специалист по Западу? — с насмешливостью спрашивает Хмыров, впервые внимательно оглядывая Дениса, его мятую рубашку, его большие красные руки с не очень чистыми ногтями.
— Нет, я не гожусь, — говорит Денис. — Никуда не гожусь.
— Тогда вы нам неинтересны! — вдруг выпаливает соавтор Хмырова.
— Нет, ребята, это вы мне неинтересны. Потому что вы мне здорово надоели. Я все про вас знаю, — говорит Денис и с важностью грозит соавторам пальцем. — Я сейчас вернусь!
Он уходит.
— Что это за чучело? — спрашивает Хмыров.
— Фотограф из нашей газеты. Неплохой малый. В жизни ему досталось.
— Еще немного, и ему досталось бы дополнительно, — ворчит хмыровский соавтор и высовывает из белой манжеты маленький кулачок, покручивая им.
Хмыров спрашивает:
— Петр, когда вы прочитаете сценарий?
— Дней через пять.
— Вам очень не хочется, понимаю. Голубчик, а почему так долго? Почему не сегодня? Взял бы, лег на кровать и прочитал с ходу…
— Я еду завтра в Мары.
— Так то завтра. А я говорю про сегодня. — Хмыров смеется. — Шучу, шучу! Как говорят на Востоке: «Голодному и шкура леопарда кажется из лепешек».
— Не понял, к чему это? — спрашивает соавтор.
— Вы не поняли? Есть такая поговорка: «Что понимает верблюд в аромате цветов?..»
Они веселятся. У них чудесное настроение, они с жадностью едят рубленый бифштекс, подмазывая его горчицей и запивая пивом. Ну еще бы, они счастливцы, жизнь им улыбается. У них такие узкие плечи и такие большие зады.
Взяв папку, я говорю, что отнесу ее в номер, чтобы не забыть в ресторане, и ухожу. Не зажигая света, сижу в своем номере и жду. Мне кажется, что сейчас должен быть звонок. Но звонка нет.
Потом я выхожу на улицу. Автобусом доезжаю до улицы, где живет Катя. Она снимает комнату в одноэтажном доме, ее окно — крайнее левое, завешенное шторой. Несколько раз негромко стучу в раму. Никакого отзвука. Стучу сильнее. По-прежнему тишина. Но в комнате кто-то есть, сквозь штору просачивается свет.
Предчувствие обмана охватывает меня. Вдруг штора отдергивается, за стеклом возникает лицо незнакомой женщины, потом я вижу лицо Кати, и штора падает. Через минуту Катя выходит во двор. Оказывается, неожиданно приехала из Челекена ее подруга Рая, совсем больная с дороги. И поэтому Катя не смогла позвонить.
— Ну что ж ты стоишь? Проходи в дом! — говорит Катя громко.
Я поднимаюсь по ступенькам крыльца и вхожу в комнату. Полутемно, на стеклянный абажур настольной лампы наброшен кусок красной материи. Стол придвинут к кровати, а на кровати сидит, полуприкрывшись халатом, белокурая скуластая девушка с узкими монгольскими глазами и смотрит на меня удивленно. Напротив нее за столом сидит футболист Альберт. Он потолстел, поздоровел, хотя пострижен по-больничному и несколько бледен.