– Как же пчелы?
– Так, объясняю для непосвященных и дураков. – Медведев взял пригоршню сухих мертвых пчел из корзины, пересыпал из руки в руку, как песок. – Пчелы – не насекомые. Уяснили? К классу насекомых относятся – записывайте! тараканы, комары, вши, клопы и прочая нечисть. Кто пьет кровь, собирает объедки, живет в щелях, в навозе – словом, как человек, ведет паразитический образ жизни. И потому выживает. Я вот сегодня хватил стакан технического спирта – и хоть бы что! А пчелы гибнут… даже от загрязненного воздуха. Запишите: пчела есть единственная тонкая материя, существующая в реальном мире как факт, не требующий доказательств. То бишь подвластная нашему примитивному зрению, слуху, обонянию и осязанию. Пчела – это осуществленный эфир. Записали?
– Запомнил, – усмехнулся Бурцев.
– Едем дальше. Пчела – это живая клетка разумного и, естественно, мыслящего существа, называемого Пчелиная Семья. Живая, мобильная, полностью автономная и полностью зависимая от общего организма клетка. Особая форма существования разумной живой и тонкой материи. Записали?
– Я запомнил!
– Да ничего вы не запомнили, – отмахнулся Медведев и, демонстративно засыпав подмор в ступку, принялся толочь. – Считаете же, что профессор пьян и молотит чепуху. Верно?
Бурцев подал ему бумажку с эпитафией.
– Мне необходимо понять, что все это значит. В прямом и переносном смысле.
– Пчела, познавши Матку, вскормила Матку из пчелы, – вслух прочитал Медведев. – Это откуда?
– Начертано на могильном камне.
Медведев отставил ступку, заинтересованно хмыкнул
– А выпить не хотите? За упокой души? Правда, спирт технический…
– Не хочу.
– Жаль… Непростой был человек, весьма непростой… За него и выпить не грех, – профессор вздохнул. – По крайней мере, не вошь, не насекомое… Ну-ка, повторите мою последнюю фразу?
– Извините, я не студент сельхозакадемии Не надо экзаменовать.
– Это не экзамен. Вы же пришли расшифровать эпитафию. Вот я и расшифровываю. Итак, что прозвучало в последней моей фразе?
– Вы сказали: Пчелиная Семья – это особая форма разумной материи.
– Ну, примерно так, форма разумной, живой и тонкой материи.
– Хотите сказать, разум не одинок на Земле?
– Разумеется, не одинок Но человек очень самоуверен, тщеславен и потому глуп и слеп, а все эти качества – признак низкой ступени развития, тогда как эволюция сознания Пчелиной Семьи давно завершилась.
– Любопытная теория, – осторожно заметил Бурцев. – А нет ли здесь… некоторой идеализации?
Медведев загадочно и снисходительно усмехнулся, готовый ответить на любой вопрос непосвященного.
– Хорошо. Вот несколько примеров. Но даю в виде экспресс-информации. А вы потом на досуге подумайте… Итак, слабая семья, не способная обеспечить себя на зиму, начинает воровать мед у запасливых и сильных соседей. Да, в этом случае все как у людей. Соседи выставляют охрану – десяток пчел весь световой день дежурят на прилетной доске возле входа в улей и прогоняют, а то и убивают ворье. Сильная Пчелиная Семья состоит примерно из ста тысяч клеток, это не считая матку и трутней. В разгар медосбора рабочая пчела изнашивается за шесть недель, то есть отмирание и нарождение новых клеток происходит стремительно. С точки зрения человеческих понятий пчела-охранница не способна познакомиться лично с каждой пчелой, знать ее в лицо, а равно определить по запаху или внешнему виду. Вы как следователь имеете представление о подобных вопросах. Или тогда в каждой клетке встроен компьютер. Иначе как она может опознать своих и чужих? А может! Если это единый живой организм. Если у вас, допустим, в волосах или одежде появятся насекомые, чужеродные организмы, почувствуете тотчас же, верно?
– Замечательный пример, – похвалил Бурцев. – Никогда не задумывался…
– Человеческая гордыня! Не зря Господь определил ее как тяжкий грех. Мы одни умные на Земле! Одни разумные во Вселенной! – Профессор мгновенно переменил тон. – О том, кто идеально вписывается в окружающую среду, чья жизнь экологичнее, так сказать, царя природы или какой-то колонии насекомых, я опускаю. Думаю, вам понятно. Идем дальше. Пример, касаемый вашей темы. Представьте себе, в Пчелиной Семье погибает матка. Нет, она не королева, не царица и даже не хозяйка в улье; она тоже клетка, только с другими функциями, а значит, и с другим физиологическим устройством. Она хранительница будущего Семьи, детородный орган в прямом и переносном смысле. На матке замкнуто существование целостности этого разумного существа. Это закон коллективного разума, его критическая точка. И вот погибла! А наследника нет. Представьте себе, ваши клетки больше не восстанавливаются, а старые стремительно гибнут. Вы обречены на скорую и неминуемую смерть. У этих, как вы изволили выразиться, насекомых ничего подобного не происходит и не может произойти. С точки зрения человека в улье происходит чудо: пчелы расширяют ячейку, куда матка еще при жизни посеяла личинку обыкновенной клетки-пчелы, и выкармливают новую матку. То есть создают физиологически иную клетку, вкладывая в нее то, чего не имеют сами. На человеческом языке это называется «способность к самовозрождению». Чувствуете, как мы близко подошли к теме вечности, вечной жизни?
– Насколько я понял, не каждая пчела может выкормить матку? – удачно вставил Бурцев и даже погордился за себя. Этот пьяный профессор начинал ему нравиться.
И профессор обрадовался смышленому ученику, картинно поднял палец:
– Вот об этом и написали в эпитафии, посвященной смыслу жизни вашего усопшего. Выкормить матку способны лишь те пчелы, которые состояли в ее свите и получили некий фермент, носитель маточной генной структуры. А скажу вам по секрету, в свите состоят многие, очень многие…
– Значит, все дело в ферментах?
– В закваске! Есть закваска – можно горы свернуть.
– Теперь у меня полное ощущение, что эпитафию написали вы! – засмеялся Бурцев. – Я вас поймал!
– Поймать меня можно только на одном, – серьезно сказал Медведев и показал на ступку. – Без всякой лицензии и одобрения Минздрава готовлю лекарства из подмора по собственному рецепту и незаконно сбываю на рынке. По выходным. И знаете, довольно прибыльный бизнес. Главное, сырья в избытке теперь. Это генеральную прокуратуру не интересует?
– Не по адресу, – отпарировал Сергей. – Я этими вопросами не занимаюсь.
– Ах да, у меня есть оправдание: на вырученные деньги я покупал сахар у спекулянтов и подкармливал пасеку. Это мне зачтется? – Язвительный тон профессора обескураживал. – И еще одно дополнение: я добровольно прекратил незаконную деятельность. Больше никогда не буду, могу присягнуть.
– Что с вами, профессор?
– Со мной – ничего! Видите, жив, здоров, весел И пьян. Что еще нужно человеку? Правда, сегодня состоятся похороны. Но это же прокуратуру не интересует?
– У вас кто-то умер? – осторожно спросил Бурцев.
– Да, последняя Пчелиная Семья. – Он достал из шкафчика бутылку с чем-то золотистым. – И не спас ее даже совершенный коллективный разум… Давайте за помин этой коллективной души? Не бойтесь, пейте! Если не умер профессор Медведев, прокурор и вовсе не умрет…
Он налил в стаканы по рубчик, один протянул Бурцеву. Сергей понюхал напиток, но не уловил никакого запаха.. Медведев торжественно поднял стакан:
– Чокаться не будем… Ну что, царство им небесное? Бурцев выпил до дна и лишь после этого ощутил холодный, захватывающий дыхание спирт, вероятно, разбавленный прополисом. Профессор подал ему заскорузлый кусок хлеба.
– Если не секрет, то чем же вы занимаетесь? – спросил он. – Надгробным творчеством?
– Под камнем с этой эпитафией похоронили неизвестного старца, – смаргивая слезы, просипел Сергей – спирт, разведенный медом, перехватывал дыхание. – А кто-то вскрыл могилу и отчленил у него голову.
В интересах следствия говорить об этом он не имел права, но сейчас выпитый поминальный спирт вдруг загорелся не в желудке, а в душе. Профессор, замкнутый на своем горе, на него пьяненько поморгал и после этого неожиданно дал понять, что умеет быть не только язвительным, но и благородным. А возможно, и утешить хотел, поскольку символично похлопал по плечу, мол, держись, парень, и достал из стола рукопись в самодельном переплете.