- Домой мы едем или как?
Олег осторожно усадил ее в машину, застегнул ремень.
- Ты устала? Может быть, лечь хочешь?
- Олежка, что ты со мной, будто я только-только из реанимации? Ты лучше скажи, откуда ты здесь взялся?
- Мне надоело то и дело смотреть на часы и ждать, когда пора будет на автостанцию ехать. Вот и поехал тебе навстречу.
Ксеня благодарно улыбнулась ему. Он положил руки на руль и, помедлив, тихо проговорил:
- Ксан... Ты, правда... любишь меня?..
Она смотрела на него молча, ощущая, как разрастается в сердце нежность к этому большому, сильному человеку, которого судьба "ласкала" ни на много меньше Арвида... Столько лет они были неразлучны, как одно целое... Через какой ад прошли вдвоем, чувствуя плечо другого, находя друг в друге силы и опору... И так же точно рос стыд, что не чувствовала она к нему раньше такой всепоглощающей нежности ...
Ксеня вздохнула, улыбнулась и легко погладила его по щеке.
- Олежка, дурачок ты мой...
Он взял ее руку, прижал к своему лицу, глубоко вдохнул ее запах.
- Знаешь, я по тебе страшно соскучился!
Ксения боялась, что в ней что-то переменится после встречи с Арвидом, и она не сможет быть с Олегом прежней, что-то изменится в их жизни. Она и в самом деле изменилась - то ощущение бесконечной нежности к мужу не проходило.
"Не делай ему больно", - это были последние слова, которые негромко проговорил Арвид, когда она обернулась. И Ксения содрогнулась - даже не слов, а от угаданного... Арвид, такой независимый, уверенный в себе, сейчас умолял ее, и столько любви к брату было в его виноватых глазах, что у Ксени навернулись слезы...
Сейчас она испытывала к Олегу какую-то материнскую нежность, заботилась о нем, беспокоилось, и чувство ее было светло...
А Арвид...
Душа Ксении будто на две половины распалась.
В той, что принадлежала Олегу, было светло и покойно - совесть ее не тревожила. Легко судить со стороны, так легко сказать: "Ну, стерва-баба..." Но Ксеня, всегда тонко чувствовавшая непорядочность, нечистоплотность, сейчас не испытывала вины перед мужем. Она не совершила ничего стыдного даже в мыслях своих...
Но в той половине, что принадлежала Арвиду, такого света не было. Там жили одни лишь будни, подернутые вуалью грусти. Все дни одинаково горчили утратой. Ксения с ней смирилась, приняла - как данность, неизбежность, потому что по-другому не могло быть, и бессмысленно было метаться, сжигать себя болью... И все же, все же... Когда Ксеня оставалась наедине с собой, грусть ее просила выхода, и она порой давала волю слезам. Жалела она себя в минуты слабости? Негодовала на Олега? Нет. Так сложилось, и кто виноват? Олег? Арвид? Она? Никто. Она понимала это и не позволяла себе быть несправедливой. И все же, все же...
Как-то выплыли из памяти короткие строчки стихов. Она не пыталась вспомнить автора, или откуда взялись эти строчки - ни слова это были, а сосредоточие ее боли. Вдруг с пронзительной очевидностью Ксеня осознала, что Арвид - ее прошлое, будущего у них нет. Никогда, никогда не сможет она быть с любимым человеком, никогда не узнает счастья принадлежать любимому каждой клеточкой своего существа и никогда не сможет забыть его... Стихи стали рефреном в ее мыслях: "О тебе воспоминанье! О тебе - в прошедшем времени?"
И могла ли знать в те минуты Ксюша, что эта ее беда - еще не горе.
* * *
- Арвид... - негромко прозвучало в трубке.
- Кто... - и осекся, выдохнул через короткую паузу: - Ксюша!
- Да, я.
- Что-то случилось?
- Арвид... я не знаю... Вот, решила тебе позвонить - что-то у нас плохо... У Олега неприятности... И больше мне не к кому...
- Неприятности? Какого рода?
- Я недели две назад заметила, что он не такой, как обычно... А последние дни ему звонит кто-то... Олег отвечает коротко, односложно, непонятно. От этих звонков у него портится настроение. Больше не знаю, мне он не говорит ничего.
- А если ты к телефону подходишь?
- Кладут трубку.
- Я выезжаю, Ксюша. Утром буду у вас.
* * *
Было воскресение. Все утро Ксеня нервничала, старалась найти себе какое-нибудь дело, занять себя. Боялась, что Олег заметит, как она невпопад отвечает, как вздрагивают руки, когда внизу, в подъезде хлопает дверь... Олег включил телевизор, попал на какой-то спортивный репортаж и увлекся им. Ксеня облегченно вздохнула и ушла на кухню, принялась перетирать и без того чистую посуду.
Когда в дверь позвонили, сердце обдало болезненной горячей волной. Она не вышла в коридор, давая возможность Олегу пойти к двери. Стояла, собирая всю свою волю, изо всех сил старалась подчинить ей свои чувства, унять дрожь в руках. Слышала, как Олег вскрикнул: "Арвид!" От произнесенного вслух имени сердце рванулось, как из клетки, и это было нельзя, стыдно... Ксеня еще медлила, зная, что больше ни минуты, ни секунды у нее нет, что уже надо идти туда, к ним, радушно встретить гостя - Арвида, и быть любящей женой его брата. В необходимости претворяться было мелкое, недостойное и оскорбительное для них всех. Но она переступила через это, еще тогда, когда, до крайности встревоженная происходящим с Олегом, набрала номер телефона Арвида.
- Арвид! Глазам не верю! Ох, как я тебе рад, брат! Только давай сразу договоримся - никаких внезапных исчезновений. Честно говоря, я на тебя тогда здорово разозлился. Но сейчас я просто страшно рад тебе! Ксюша! Посмотри, пропажа нашлась!
- Может быть, нам около него вахту теперь установить, чтоб не пропал опять, - выходя в прихожую, засмеялась Ксеня. - Здравствуй, Арвид, мы рады тебе. Как здорово, что ты приехал.
С кухни донеслось шипение.
- Ой, ребята, вы пока без меня, ладно? А ты, Олежка, запри двери, и от гостя ни на шаг, стереги его хорошенько.
- Ксан, там если чего купить, ты командуй, я мигом.
- Нет, обойдусь без помощников. А команда уже была.
- Арвид, жена у меня - чудо! Ты вот сорвался тогда, даже не познакомился, как следует.
- Что с Ксюшей тебе повезло, это и невооруженным глазом видно, что же ты меня, совсем слепым считаешь? Но знаешь, братишка, никогда никому не нахваливай свою жену - уведут.
- Я ведь только тебе.
- Э, мальчишки, вы это что? Обсуждали бы уж за глаза.
- Пошли брат, за глаза, так за глаза. Мы не гордые.
- Шалопай, - засмеялась Ксеня.
Она осталась одна, и спала маска беззаботно-радостного выражения - как мучительно было держать ее. Она прислонилась к стене.
- Господи! Господи! - простонала одними губами. - Зачем это!? Я не хочу!
* * *
...Город уже спал, лишь в редких окнах оставался гореть свет.
- Спать хочешь? Ксюша тебе постелила.
- Нет, не хочу. Пошли на балкон, покурим.
- Пошли. А ты давно куришь?
- Не курю. Так, изредка. Но сейчас хочу просто побыть с тобой.
Олег курил молча, смотрел на город, иногда коротко поглядывал на Арвида.
- Как я тебе рад, в самом деле, - боднул он плечо брата.
- Олежка, что ты мне сказать собираешься?
- Ты ясновидящим стал?
- Малек, когда это ты мог от меня что-нибудь утаить?
- Правда, - усмехнулся Олег. - Как здорово тогда было... - он вздохнул: - Вернуть бы то время...
- Что, так паршиво в этом?
- Ага. - Младший брат долго рассматривал огонек сигареты. Наконец, сказал: - В паскудную историю я влип.
- Виноват в чем-нибудь?
- Нет.
- Бросай сигарету, пошли, расскажешь.
- ...Нас долго не трогали. Но к парням, видно, приценивались, следили за успехами. Иногда некоторых "сватали" в боевики. Но в клубе мы заранее условились: или с ними, или с нами. В жизни я никому ни указ, каждый сам выбирает. Но если уж делаешь выбор, то однозначный. Явно заинтересовались нами, когда парни стали им отпор давать - сами не цеплялись, но при случае спуску не давали. Мы стали силой - организованные, подготовленные, за каждого, будь то хоть пацан зеленый - стеной. И недавно нами занялись вплотную. Сначала ко мне пацаны пришли, шпана уличная. Вроде я должен теперь и их тренировать, и сделать из них настоящих боевиков.