— Так, кроме плача Ярославны, будут еще соображения? — деловито посмотрев на наручные часы, спрашивает Богданов.
— Так точно! — Сандалов сбивается с драматического настроя и торопливо говорит: — Считаю, что противник имеет задачей нанесением короткого концентрического удара через Брест на Барановичи прежде всего уничтожить живую силу, материальную часть и запасы, сосредоточенные в городе и крепости Брест.
Это связано с тем, что Брест — основной пункт хранения запасов для всей 4-й армии, и не только для нее. В частности, в самой крепости — дивизионные склады 6-й и 42-й стрелковых дивизий, а также 447-го корпусного артполка. На Южном острове — склады 22-й танковой дивизии (хранятся два ее боекомплекта), остальные склады этой же дивизии — в городе. Там же, в городе, — материальные склады 4-й армии.
Мы извещали штаб Округа о нетерпимости подобного положения и, в связи с наличием сверхкомплекта, просили отправить часть огнезапаса на восток. Вместо этого артснабжение ЗапОВО прислало сверх указанного еще больше боеприпасов и продовольствия.
Так что… — вздыхает Сандалов, — если мы потеряем эти склады — будет очень плохо не только нам, но и соединениям соседних армий — 3-й, 10-й и 13-й… — Сандалов снова делает паузу, но на этот раз не для повышения драматизма, а собираясь с духом, как перед прыжком с вышки. — Поэтому, не имея возможности прикрыть всю линию государственной границы, предлагаю сосредоточить усилия для прикрытия прежде всего крепости и города Брест!
— Что ты болтаешь, Сандалов! — раздраженно цедит Коробков. — Неужели ты не знаешь, как учит нас воевать Нарком Обороны, Маршал Советского Союза товарищ Тимошенко: „Ни пяди советской земли врагу! Воевать на чужой территории, малой кровью, могучим ударом!“.
— Товарищ Фрумкин, ты там что говорил про индивидуальный и коллективный подход к гадам? — задумчиво, как бы про себя, спрашивает Богданов.
— Впрочем, если подход конструктивный, то я для пользы дела и не против… — немедленно реагирует Коробков. — Продолжайте, товарищ Сандалов…
21 июня 1941 года. 22 часа 32 минуты.
Управление НКГБ БССР по городу Брест. Кабинет сержанта ГБ Лермана
Младший лейтенант Мохнач открыл глаза, с трудом приподнял тяжелую голову и огляделся. Оказалось, что лежал он на небольшом диванчике, очень похожем на тот, что стоял в родном доме юного красного командира. Только дома над диванчиком, на полочке, стояло полдюжины фарфоровых слоников.
— Что, головушка бо-бо, а денежки тю-тю? Вот так оно и бывает, когда вместо того, чтобы учить в расположении части Боевой Устав Пехоты БУП-39, некоторые, отдельно взятые нами за задницу, командиры Красной Армии посещают во внеслужебное время сомнительные увеселения…
Евгений поморгал несколько раз и попытался сфокусировать взгляд на человеческой фигуре за письменным столом. Сфокусироваться не удалось. В глазах откровенно двоилось.
— Где я? — хриплым голосом спросил у незнакомца Мохнач.
— Не волнуйтесь, молодой человек! — тихим ласковым голосом ответила фигура за столом. — Вы, как говаривали бывшие соловецкие монахи бывшего Соловецкого монастыря, „в месте тихом, злачном, застенном“ — в НКГБ. И, как говаривал один старый контрабандист, отвечая на вопрос царской пограничной стражи: „Стой, кто идет? — Ужэ никто никуда не идеть“…
— Ох, что же я наделал? — Евгений попытался встать, что удалось только с третьей попытки.
— Азохан вей, ежели бы вы что-то наделали, кроме того, что в свои роскошные диагоналиевые галифе, мы бы с вами говорили долго-долго, минут десять… — дружелюбно ответила неизвестная „фигура“. — А так, простите, мне недосуг…
Мохнач сосредоточился, зажмурив глаза, а когда снова их открыл, предметы вокруг перестали двоиться. За столом сидел человек в форме сержанта НКВД и что-то быстро писал.
Увидев, что молодой человек немного оправился, Лерман деловито пояснил:
— Собственно, вы свободны, товарищ младший лейтенант!
— А-а-а… как же… что же… — пролепетал Евгений, с трудом вспоминая события, предшествующие пробуждению в „застенках“ кровавой гэбни. Припечатанный прикладом затылок немилосердно болел. — Что, совсем свободен?
— Ну, насколько может быть свободен военнослужащий. От присяги-то я вас никак освободить не могу… — улыбнулся Лерман. — А вот от внимания нашей организации — вполне!
Мохнач облегченно вздохнул, мысленно проклиная себя за дурацкую попытку спорить с патрулем.