…Тяжкий удар срывает с петель чудом уцелевшую дверь…
В подвал хлынула волна раскаленных газов, оглушающей болью хлестнувшая по прижавшимся к бетонному полу телам, зазвенели рикошетом по стенам и потолку осколки. Лежащая бок о бок с Володей «прокурорша» негромко вскрикнула…
— Надя, что с тобой? — встревоженно спросил Менжинский. — Ты ранена? Куда, скажи? Надя, тебе плохо?
Перевернул ее на спину, а она, стесняясь, все пыталась из последних сил прикрыть белеющую сквозь разорванную осколком синюю гимнастерку левую грудь, под которой быстро набухало черное, горячее пятно…
— Суки! Пидарасы! — закрыв Надежде глаза, очень тихо, глотая злые слезы, сказал Менжинский. — Вы издали, безнаказанно убиваете нас, наших детей, наших женщин… Думаете, это вам так просто сойдет? Я побожился, что порву сотню гадов! Но вот за нее я положу две сотни, три сотни… Вот назло вам, пидоры, не сдохну!
Это же время.
Западный Буг. Переправа южнее Бреста
— Hey, Hans, was es dort schwimmt?
— Ich weis nicht, irgendwelche Russische Scheise…
Ганс глубоко ошибался…
Можно сказать, фатально ошибался! Это действительно, плыло нечто исключительно русское… Вот только не дерьмо, а главстаршина товарищ Таращук.
Поскучневший Ганс отвернулся от красноватых в свете зарева тихо плещущих о борт понтона вод… А когда вновь посмотрел на реку, перед ним стояла скромненькая такая мокренькая фигурка…
Ганс, как-то раз будучи на экскурсии в Берлинском Zoo, с интересом и тщательно скрываемым ужасом рассматривал доставленную Гагенбеком из таинственных глубин Центральной Африки гигантскую гориллу…
Позой и телосложением голый и мокрый товарищ Таращук весьма и весьма походил на нее. Только вот этот огромный, черный зверь — Gorilla Gorilla (не дважды горилла, а так по-латыни) уютно бы разместился при необходимости под мышкой у товарища главстаршины…
Достаточно сказать, что Гансу почудилось — монстр держит в руках две лопаты… Только это были не лопаты, а так, старшинские ладошки…
Одна из ладошек сжалась в крошечный кулачок с синим якорьком на запястье (который был, почитай, размером в натуральную величину)… И кулачок этот врезался Гансу в личико, сминая и кроша ему носик и вбивая ему в глотку передние зубки…
Продолжая разворот, товарищ Таращук аккуратно задел по кумполу второго немчика… вода Буга только тихо всплеснула…
— Боцман, ты как?! — донеслось из черной воды.
— Усе у поряде, тАварыщ кАмиссар… — ответил Таращук (и вправду боцман Днепро-Бугского речного пароходства, по мирной довоенной жизни). — Я в Пинске на пристани на спор кнехт чухунный сварачывал… а тут — шо за дерьмо! Немчики, тьфу!
И начал принимать из воды обтекаемое тело «Рыбки», славной игрушки образца 1917 года…[169] Геройская Пинская флотилия жива! И геройски борется с врагом.
Это же время.
Брестская область. Каменецкий район. Какое-то топкое место
Точнее определить местоположение было очень сложно. Белесый туман неслышно стелился над кочками с тонкими прутиками ольхи и осины. Справа медленно умирал ряд мелких чахлых сосенок, слева сухими пальцами мертвецов тянулись ввысь черные стволы уже умерших сосен, которые как-то умудрились здесь подрасти. А посреди лежала бездонная, вечная — черная, черная грязь…
Никого и ничего вокруг живого… И только болотные огоньки неслышно бродили над мрачной трясиной…
Вот в тумане проступают два желтоватых пятнышка… становятся ярче, светлеют…
Это фары боевого света на башне Т-26, над маской пушки… перед танком движется сгорбленная фигура древней старушки, за ней хромает человек в танкистском комбинезоне, с загипсованными кистями обеих рук.
Люди проходят мимо небольшого бочажка и вдруг что-то (корень? толстый стебель водного растения?) неслышно оплетает ногу мужчины. Тот спотыкается…
— Брысь! — не поворачиваясь, говорит бабушка Олеся.
И «корень» послушно отпускает ногу Сандалова, с тихим чавканьем уползая к себе в грязь…
— Бабушка, а мы точно не опоздаем? — спрашивает не заметивший небольшого инцидента Сандалов. — Там ведь наши товарищи смертный бой ведут!
— Не спеши, внучек, а то как раз успеешь! Не опоздаем. Здесь… время ПО-ДРУГОМУ идет…
И Сандалову на миг вдруг показалось, что сгорбленная старческая фигурка стала расплываться, и сквозь нее проступает… проступает…
Тьфу, что только не померещится на болоте…
Это же время.