— Люби брата, Моргана, — наказывала мать, заплетая тугую косу.
— Мама, он плачет, — девочка поморщилась.
— Успокой, — нетерпеливо дёрнула та прядь волос. — Мне некогда. Утер вернулся из похода.
— Но я…
— Моргана! Не спорь.
Уже потом, когда Артур звал маму и плакал у Морганы на коленях, она крепко прижимала его к себе и обещала — «я буду рядом. Тш-ш-ш… я всегда буду рядом».
Глухой рокот мотоцикла резко расчертил вечер вместе с пыльным следом в сизых начинавшихся сумерках, замер, как железный хищный зверь, покорный воле хозяина.
Моргана бесшумно вышла из теней, сплетенных вокруг неё, как древний наряд, и взяла протянутый тяжёлый шлем.
Она бы никогда не призналась, что чувствовала себя неопытной девчонкой, когда садилась за широкую спину брата в тяжёлой косухе и утыкалась в неё носом. Он нёс с собой крепкий запах виски, старого паба и грубой кожи.
Резко рванул с места байк — Артур отлично знал, что Моргана удержится на любых скоростях и поворотах, и всё-таки не гнал, а аккуратно направлял железного коня по лабиринту улиц Лондона. Город распахивался перед ними ярким блеском огней, лентой реки и туманными облаками в тёмно-синем небе. Края у горизонта не было. Только дикая ночь ластилась к шинам, к спине, к позвонкам, будоража кровь.
Артур остановился на другой стороне от Глаза Лондона и повернулся к Моргане. Ей хотелось сдёрнуть гладкий шлем с него, взглянуть в зрачки, в которых уже наверняка плясали отсветы языческих костров. Так заведено из века в век, из года в год — это была только их ночь от самого заката до первых рассветных лучей.
— Ты ведь ни разу не видела Лондон с высоты, — его голос звучал глухо и… терпко.
Моргана мягко улыбнулась — младшему брату, который однажды стал королём. Сердце билось, как бешеное от восторга и его близости.
— Нет, никогда.
— Давай тогда заберёмся сегодня к самой кромке неба Англии.
— Ты ведь знаешь…
— Ты боишься высоты. Но я ведь рядом.
Страхи Моргана тоже прятала глубоко, как и все свои секреты — или грехи, которых она себе не простила. Их было достаточно в переплетении столетий жизни среди людей.
Порой ей снились кошмары. О кострах инквизиции, о том, как кинжал входил в рёбра благочестивых священников, дрожащих от ужаса возмездия, или рассекал горло тихих убийц, посягнувших на жизнь короля.
А высота… с замковых стен слишком легко можно было сорваться. Однажды Артур чуть не соскользнул вниз в обрыв, когда они ещё были так малы, что греться вместе в одной кровати казалось не грехом, а необходимостью.
В те далёкие времена, ставшие теперь зыбкими видениями, когда мать с досадой просила успокоить плачущего сына — ей было не до того с всепоглощающей страстью к Утеру. И Моргана укачивала брата на своих коленях, зарываясь в светлые волосы. Хранила сны и напевала простые песни.
Теперь в другом они снова принадлежали друг другу всеми обещаниями и ласками.
Где-то далеко, слышимые только им двоим, начинали бить барабаны.
Моргана прильнула к Артуру, провела носом по плечу, вдыхая его всего целиком с прикосновениями столетий, сотен битв и тепла. Шепнула, касаясь кончиками пальцев обёрнутых в кожу мотоциклетных перчаток крепких рук.
— Только крепко держи.
Артур завёл приглушенный до того мотор, и байк рванул в сторону колеса обозрения.
На вход тянулась толпа туристов и романтиков с увесистыми камерами на шеях, длинными палками для селфи и нетерпением ожидания.
Артур провёл в кабинку, похожую на овальный космический корабль, крепко держа хрупкую тонкую ладонь Морганы в своей руке. Когда-то она считала себя никчёмной серой служительницей богини, куда ей было до золотых локонов Гвиневры или других красоток при дворе короля Артура.
Тогда она не знала, как завораживающе прекрасна, похожая на воплощение волшебного народа.
Под кожей всё настойчивее бились барабаны.
Возможно, эхо тех, что сейчас звучали на Авалоне под бег оленей по ночному лесу в лунном свете.
Лондон дышал. Моргана ощущала и его ритм и пульс, рваный, искромётный, быстрый.
Артур подвёл её к самому носу кабины и очертил на стекле панораму города на высоте сорока пяти этажей. Его руки покоились приятной тяжестью на её узких плечах в тонкой кожаной куртке.
— Биг-бен, парламент, мосты через Темзу, — он целовал её шею, шёпотом выдыхая названия по коже.
— Ты словно обозреваешь свои владения.
— Легенда гласит, что король вернётся, когда Англии будет угрожать истинная напасть. А сейчас можно просто наблюдать за городом.
— Помни, что ты — король. По праву рождения.
Моргану не интересовала больше высь неба.
Она развернулась к Артуру, вглядывалась в пламя и страсть в его зрачках.
— А ты — жрица Авалона.
Не рыцарь сейчас, но Увенчанный рогами, что однажды кровью и битвой отвоевал право стать воплощением бога в человеческом обличии.
Моргана потянулась к нему, обвивая руками шею, томясь в желании сорвать тяжёлую кожу куртки, забраться поцелуями под кожу, слиться в древнем тягучем танце наслаждения друг другом. Стать его первым и последним грехом.
На высоте ста метров над всей землёй туманного Альбиона древний король страстно целовал свою сестру и жрицу.
Барабаны били в крови.
Вместо костров — яркий неон, сине-фиолетовая подсветка города, мерные огоньки на ветвях деревьев.
Вместо бега с оленями — гулкая скорость байка, дерзкий ветер в лицо, свобода, от безумного наслаждения которой замирает сердце. Моргана обнимала Артура не телом — заповедными мыслями, душой и магией. Ночные тени вились за ними тонким шлейфом и полуночными вздохами. Казалось, лунный свет из-за быстрых облаков бил в сами пальцы до костей.
Моргана восторженно смеялась, запрокинув голову в небо, и просила «быстрее».
Тёмное искушение, их грех, их проклятие с привкусом горячей крови и лесных ягод, опоясавших тогда нитями бёдра, сейчас текло внутри пламенем и жаром.
Артур остановил свой байк у дома, нетерпеливо скинул шлем прямо на мокрую от росы траву и притянул к себе Моргану.
Скользнул языком между губ, лаская руками в перчатках хрупкое тело сквозь тонкую ткань льняной простой туники, что заменяла платье.
Его губы отдавали вкусом сладких ягод и жертвенной кровью, тайнами и безмолвием леса.
Рано, ещё слишком рано.