— Дозволь участвовать мне в этой битве на территории Эдминита.
Еремина с любопытством посмотрела на него:
— Почему именно там?
— Решающее сражение произойдет в Эдмините. Да ты и сама знаешь.
— Причина только в этом? — внимательный взгляд Еремины заставил Кирилла опустить голову.
— Да, властительница.
— Кажется, здесь и другое: ты бежишь от любви.
Кириллу не было смысла лгать той, кому лгать бесполезно.
— Как не бежать, когда чувство безответно?
— В жизни случается все, — загадочно и одновременно грустно произнесла Еремина. — Такие бывают повороты судьбы!
— Мою любовную историю предугадать не сложно.
Еремина после небольшой паузы произнесла:
— Будь по-твоему. Отправляешься в Эдминит. Ты ведь уже хорошо изучил его.
— Разобрался в кое-чем. Хотя многое удивляет сих пор. Почему, например, чтобы получить престижную премию в литературе или кинематографии, нужно быть евреем, пидерастом и ненавидеть Россию. А талант, получается, вообще не при чем.
— Ты понял главное: люди в Эдмините совершают тяжкие проступки, но потом задумываются над ними. И всерьез спрашивают себя: где он, правильный путь? Ищут его. Но порой идут в другую сторону. И вот что в результате, смотри!
Возникла череда голографических картин. У Кирилла появилось ощущение, что все события не просто проносятся перед ним, а он сам их активный участник.
Еремина молчала, но он все равно слышал ее голос.
— Это один из вариантов развития событий. Тот самый Апокалипсис.
…Сотни тысяч людей куда-то двигались, словно запрограммированные роботы. Они шли с Востока, представляясь простыми тружениками. Осваивались. И тут же, отринув местные законы, забирали под свое крыло пустующие территории, объявляя их частью своей Великой Империи.
А что же местные? Они, забывая о принадлежности к могущественному Роду, бросали жилища и бежали в надежде обрести лучшую долю в другом месте. Но, когда не находили ее, наступало запоздалое прозрение. Назад не вернешься, земля уже потеряна, в их домах хозяйничают чужие.
И кто они теперь: без земли, Отечества, надежды?..
Другая тьма двигалась с ближнего востока и юга. То вроде бы мирно, то с необузданной яростью насаждая свои устои. Еще один, некогда процветающий, теперь же слабеющий край, падал ниц, пораженный идеологией пришельцев, или слабо огрызался, а потом все равно отступал и терпел, когда срывали кресты с церквей, а на лица женщин надевали черные покрывала. Люди молчали, даже сгоняемые в гетто, и уповали лишь на милость победителей. А если надо пели их песни и танцевали их танцы.
Что дальше?.. Зияющая пустота… цивилизация разрушена!
И приходило «просветление» теперь уже у победителей. Ими также манипулировали! Они не могут встать на место творцов, не могут создавать великие ценности. И тогда в слепой ненависти победители били друг друга, грабили награбленное, проедали его и снова принимались за грабеж. А враг рода человеческого посмеивался, и создавал новых послушных солдат Востока и Юга.
А вот и Горбоносый! Правда, он изменился: кожа приняла желтоватый цвет, волосы потемнели, глаза сузились. Или это уже не он? На его место прислали другого?..
Какая разница!
Ужасающие картины — одна за другой представали перед глазами Кирилла и тут же уступали место новым. Вот суетливые азиаты предлагают русской семье убраться, даже платят какие-то гроши, а, когда она отказывается, поджигают дом вместе с детьми. Вот в самом центре Парижа, на площади перед Нотр-Дам де Пари режут барана, а осмелившегося возмутиться пожилого парижанина также пускают под нож. И все под величайшее безмолвие остальных. Вот желтолицый Горбоносый через века и пространства говорит Кириллу: «А ты думал, что я не приду? Смотри, мне преподносят золотой жезл и ключи от мира!»
А потом вместе с этими символами власти вспыхивает как спичка. И, когда пламя съедает до костей кожу, успевает проорать:
— Вроде бы я все сделал верно!
В ответ — тишина…
— Но, — сказала Еремина, — возможно и другое.
Поменялась гамма красок, она стала спокойной, умиротворяющей. Кирилл увидел огромные города, возле домов пролетали дирижабли, которые рвались далеко, за пределы галактики. Наблюдал скопления народа вокруг златоглавых храмов, слушал пастырей, говорящих о вечности Божественного начала. Видел лица, поражающие пытливостью и сияющие счастьем, и это было для него основным критерием торжества жизни.