Михаил Горбачев мог видеть результаты «лабораторных» опытов. 10 декабря 1917 г. Горький писал в «Несвоевременных мыслях»: «Народные комиссары относятся к России как к материалу для опыта, русский народ для них — та лошадь, которой ученые-бактериологи прививают тиф для того, чтобы лошадь выработала в своей крови противотифозную сыворотку. Вот именно такой жестокий и заранее обреченный на неудачу опыт производят комиссары над русским народом, не думая о том, что измученная, полуголодная лошадка может издохнуть». Семь десятилетий спустя роль подопытных животных играет треть человечества. Поле наблюдения стало огромным.
Результаты реформ всюду были обескураживающими. Если экономика начинала двигаться, давать некоторые результаты, вскоре обнаруживалось, что социальные отношения обостряются, что, дойдя до определенных границ, «поезд» вновь останавливается. И тогда приходится прибегать к «пекинскому» методу либо признавать необходимость политической реформы типа польской или венгерской. Можно даже прийти к выводу, что лучше вообще обойтись без реформ, не касаясь идеальной сталинской модели.
Китай в этом отношении — великолепный урок. Дэн Сяо-пин в течение десяти лет был всеобщим любимчиком. Когда после декады экономических реформ возникла — неизбежно — угроза его власти, Китай был одним взмахом руки возвращен — в политическом отношении — в дореформенную эпоху. В первом интервью, данном советской печати после введения в Пекине военного положения, один из руководителей Всекитайской федерации профсоюзов подвел итог: «Наши рабочие теперь ясно представляют, что, во-первых, мы не нуждаемся в демократии по западному образцу, и, во-вторых, демократия нуждается в защите законом».
Прежде всего, однако, Михаил Горбачев мог использовать советский исторический опыт. Черпать в богатейшем источнике рецептов на лечение хронических недомоганий советского государства, искать лекарства, испробованные при врачевании острых кризисов Лениным и Сталиным. Предшественники седьмого генерального секретаря всегда обращались, в первую очередь, к мерам политическим.
Для Горбачева не было сомнения, что необходимо начинать с политической реформы. Прежде всего потому, что это значило начинать с главного — овладения властью. Во-вторых, потому, что в советской системе нет других проблем, кроме политической: политика — это все. И — все — это политика. Наконец, в-третьих, потому, что в представлении нового генерального секретаря и его единомышленников тяжелейший кризис, переживаемый государством, начиная с конца 70-х годов, был кризисом политическим.
Тоталитаризм вступил в стадию зрелости. На Западе большинство советологов отказалось от употребления по отношению Советского Союза термина «тоталитаризм» еще в 60-е годы. В Советском Союзе на этот счет не было сомнений: все знали, что живут в тоталитарном государстве. Когда стало возможным — об этом сказали официально. Руководитель кафедры истории партии Академии общественных наук при ЦК КПСС профессор Маслов согласен с тем, что «исторические параллели между социализмом и фашизмом возможны, причем по целому ряду аспектов». Он сопоставляет гитлеровскую Германию и сталинский СССР. Академик Сахаров пишет, что «афганская авантюра как бы воплотила в себе всю опасность и иррациональность закрытого тоталитарного общества». Достигнуто всеобщее согласие: от Сталина до Брежнева советские люди жили при тоталитаризме.
Классические определения тоталитаризма Ханны Арендт, Карла Фридриха, Збигнева Бжезинского и др. — результат изучения того, что можно назвать «юностью» тоталитарной системы. Годы юности, молодости, когда власть стремится к «полному (тотальному) контролю над всеми сферами жизни», время тотального террора, тотального страха, тотального господства Вождя.
Кризис возник как результат успехов тоталитарной системы. В Москве любят употреблять словцо: заорганизованность. Имеется в виду организованность, которая становится абсурдом. В 1989 г. американские кардиологи открыли, что идеально регулярное сердцебиение не является признаком здоровья. Оно, скорее всего, предвещает внезапную смерть. Ученые обнаружили, что сердце, все другие органы и физиологические системы, включая мозг, частично управляются необходимостью в некотором хаосе. Как выразился доктор Ари Гольдберг: «Здоровое сердце танцует, а умирающий орган всего лишь идет».
Главное противостояние в коммунизме всегда было между стихийностью и сознательностью, между хаосом и организованностью. Советская энциклопедия дает исчерпывающее определение: «Под стихийностью в применении к общественным явлениям понимают такое общественное движение, которое не находится под руководством центра и не подчиняется направляющему действию теории; под сознательностью — руководящее воздействие на движение со стороны классовой теории — теории марксизма для рабочего движения».
Гениальным открытием Ленина была партия нового типа. Он видел в ней руководящий центр, превращающий «стихийную борьбу пролетариата в сознательную». Борьба со «стихийностью» за «организованность» была основным содержанием деятельности Ленина до революции. Октябрьский переворот был одновременно победой организации — партии большевиков, и стихии — мужицкого бунта против власти. Умение большевиков использовать стихию в собственных целях, обуздывать ее, было одним из важнейших залогов их победы в гражданской войне. Сразу же после захвата власти Ленин начинает строить могучее, централизованное государство. Он успевает лишь заложить фундамент будущей системы. В сталинские годы завершается строительство государства, идеально воплощающего организацию и организованность.
Представляя свою политическую реформу, Михаил Горбачев говорил об укоренении с начала 30-х годов «командно-административной системы» (кокетливый синоним тоталитаризма), добавляя, что эта система «не смогла полностью сковать народную энергию», а энергия, вопреки системе, превратила страну «в одно из самых развитых и влиятельных государств мира, позволила одержать победу в тяжелейшей войне, какую только знала мировая история». Генеральный секретарь признает, следовательно, наличие, с одной стороны, «народной энергии», т. е. стихии, а с другой — системы, т. е. организации. Насилуя прошлое, он настаивает на том, что энергия действовала вопреки системе. В реальности было иначе. В сталинские годы система умела подчинять себе энергию, мобилизовать все усилия, не считаясь с жертвами, на гигантские стройки, на войну. Победы были достигнуты благодаря системе. Организация пронизала все клетки государства и общества, вела, куда хотела, заставляла делать все, что считала нужным для создания своей мощи.
В социальной системе, как и в царстве физики, естественная тенденция ведет к энтропии, нарастающему беспорядку. Чем более общество организованно, тем больше социальной энергии необходимо тратить для сохранения порядка и тем больше порядка необходимо для получения этой социальной энергии. В тоталитарной системе каждая клетка, каждая составляющая ее часть стремится воспроизводить всю систему, стремится к тотальной власти. Социальная энергия, расходуемая на организацию порядка в клетке, не доходит до центра. В годы брежневского «застоя» все больше и больше власти приобретают «клетки»: Госплан, министерства, первые секретари республиканских компартий, секретари областных и районных комитетов. Идет одновременно процесс централизации управления и распада на уделы. Брежнев имеет возможность одним взмахом руки послать советские войска в Афганистан, но не имеет достаточной власти, чтобы вынудить местного секретаря или министра выполнить решение Политбюро. Зрелый тоталитаризм обернулся ослаблением центральной власти. Система стала напоминать динозавра: импульсы из центра с трудом двигали могучие органы чудовища.