Волки изображены настолько нечётко, что их можно принять за каких-то других существ, если предварительно не прочитать карточку на стене возле холста. Я вполне могла бы окинуть взглядом огромных лохматых тварей, которые, присев на корточки, жадно и непристойно наблюдают за девушкой, легко приняв их за медведей. Медведей или даже… не знаю, быков, например. По картине не скажешь, собираются ли волки съесть девушку или, наоборот, охраняют её. Невозможно сказать, удивляются ли они виду этой странной волчицы или думают о том, что раньше им ещё ни разу не доводилось заниматься любовью с человеческой женщиной, и это, возможно, будет интересный опыт.
Но самое тягостное впечатление производит полоска рисовой бумаги в нижнем левом углу холста. На ней начертаны следующие слова: «Никто и никогда за тобой не придёт».
Когда я садилась со своим яблоком и «Лорной Дун» за написание этого рассказа, в голове у меня крутилась мысль, что я смогу подробно описать все картины, участвовавшие в выставке «Видение абсолютного разрушения». Или хотя бы те работы, которые я успела посмотреть, прежде чем меня начало тошнить и нам пришлось срочно покинуть галерею. «Ночь в лесу», например, очень похожую на «Fecunda ratis», только больше размером. Полотна с названиями «1893» и «Приступ страха посреди толпы». Серию ржавых металлических клеток под общим названием «Хлебные крошки», в каждой из которых красовалось по булыжнику, и у каждого на боку было выгравировано какое-то слово. А в центре всего этого раскинулась гротескная крутящаяся композиция под названием «Фазы», с 1-й по 5-ю, представляющая собой серию скульптур, изображающих превращение женщины в волчицу. И не просто женщины – это оказался расчленённый труп Элизабет Шорт, известной большей части цивилизованного мира как Чёрная Орхидея[17]. Эти скульптуры потом ещё несколько недель преследовали меня в кошмарах. До сих пор меня временами озноб пробивает от этих воспоминаний. Я собиралась описать всё в меру своих скромных возможностей. Но теперь думаю, что будет лучше отказаться от этой идеи. Возможно, позднее, когда этого нельзя будет избежать, но не сейчас.
– Итак, – напечатала Имп, – вот оно, начало моего рассказа, каким бы хаотичным и бессвязным он ни казался. Я взялась за написание своей истории с привидениями и буду притворяться, что обратного пути больше нет.
Это ложь, но притворяться всё равно придётся.
В конце концов, всё это может сложиться (или нет) во что-то связное.
Я не узнаю, пока не отыщу концовку.
Я. Розмари-Энн. Кэролайн. Три сумасшедшие женщины, одна за другой. Самоубийство моей матери и бабушки. Избавиться от некоторых слов, чтобы страшные вещи стали менее пугающими, оставив только те слова, которые потеряли былой смысл. «Русалочка». Пасмурный день, в который я встретила Абалин. Мёртвые воробьи и мыши в закупоренных бутылках. «Утопленница», написанная человеком, который свалился с лошади и разбился насмерть. «Fecunda ratis», созданная художником, который упал с мотоцикла и погиб. Тот самый художник, что взял себе фамилию француза, – о котором часто говорят, будто это он написал историю про Красную Шапочку, – а затем принялся создавать ужасающие произведения искусства, вдохновлённые этой сказкой, которая стала моей особенно нелюбимой сказкой из всех существующих. Якова Энгвин и «Открытая Дверь Ночи», к которым я ещё вернусь позже. Докучливые призраки и вредоносные мемы. Боль, которую мы причиняем другим людям, сами того не желая.
Ночная просёлочная дорога в восточном Коннектикуте. И ещё одна тёмная дорога у реки в Массачусетсе. Женщина, назвавшаяся Евой Кэннинг, которая, вероятно, была призраком, волчицей или даже русалкой – а скорее всего, неким странным созданием, которому суждено навсегда оставаться безымянным.
17
Элизабет Шорт, известная под прозвищем Чёрная Орхидея (Black Dahlia,