Горькая ирония судьбы заключалась в том, что ожесточенность Джерома, вероятно, была отчасти порождена тем внутренним голосом в его подсознании, который постоянно напоминал ему о пропасти между ним и его учениками, обусловленной не только рождением, но и узостью его мировоззрения, заставляющей его слишком остро сознавать свое положение, вследствие чего он никогда не мог стать лидером. Человек благородного происхождения живет, не ведая смущения. Его положение надежное, и он не обращает внимания на мелочные обиды, он уверен в своем финансовом благополучии и не считает каждый шиллинг.
Все это промелькнуло в голове у Питта, пока он наблюдал за серьезным и даже самодовольным лицом мальчишки. Теперь Годфри чувствовал себя совершенно непринужденно — этот полицейский был совершенно бестолковым, и его можно было не бояться. Пришло время перейти к главному.
— Выказывал ли мистер Джером ярко выраженное предпочтение по отношению к вашему брату? — небрежным тоном спросил Питт.
— Нет, сэр, — ответил Годфри. И тут же у него на лице отобразилось смятение, поскольку он наконец понял то, что уже смутно доходило до него сквозь пелену горя — намеки на нечто непонятное, но омерзительно постыдное, нечто такое, что еще никак не могло отчетливо сформироваться у него в сознании, хотя он помимо воли и пытался себе это представить. — Ну, сэр, не то чтобы я обращал на это внимание тогда. Мистер Джером был очень… можно сказать… в общем, он проводил много времени и с Титусом Суинфордом, когда тот занимался вместе с нами. А это случалось достаточно часто. Наставник Титуса не очень-то силен в латыни, а мистер Джером знает ее очень хорошо. И к тому же он знает древнегреческий. А еще мистер Холлинс — наставник Титуса — часто болеет простудой. Мы прозвали его «Насморком». — Годфри весьма правдоподобно изобразил хлюпанье носом.
Уэйбурн скривил лицо, недовольный тем, что такому человеку, как полицейский инспектор, занимающему значительно более низкое общественное положение, раскрывают подробности легкомысленных детских проказ.
— А с Титусом мистер Джером также вел себя излишне фамильярно? — спросил Питт, не обращая внимания на Уэйбурна.
Лицо Годфри сжалось.
— Да, сэр. Титус рассказывал мне об этом.
— Вот как? И когда же он вам это сказал?
Мальчик не мигая выдержал его взгляд.
— Вчера вечером, сэр. Я сказал ему, что полиция арестовала мистера Джерома, потому что он сделал с Артуром нечто ужасное. Я пересказал ему то, что говорил вам, о том, как со мной вел себя мистер Джером. И Титус сказал, что и с ним он тоже вел себя так же.
Питт не испытал ни капли удивления — одно лишь серое чувство неизбежности. В конце концов, слабость Джерома проявила себя. Инспектору с самого начала казалось маловероятным, что речь шла о глубоко запрятанной страсти, выплеснувшейся на поверхность без предупреждения. Нет, возможно, уступил ей Джером, поддавшись сиюминутному порыву, но как только он сам признал ее, позволил ей высвободиться в действии, она уже стала неуправляемой. И дальше был лишь вопрос времени, когда какой-нибудь взрослый распознает в ней то, чем она была.
Какая трагическая случайность, что все так быстро переросло в насилие — в убийство. Если хотя бы один из подростков пожаловался своим родителям, главной трагедии удалось бы избежать — Артуру, самому Джерому, его жене.
— Благодарю вас. — Вздохнув, Питт перевел взгляд на Уэйбурна. — Я был бы очень признателен вам, сэр, если бы вы дали мне адрес мистера Суинфорда, чтобы я смог услышать показания самого Титуса. Вы должны понимать, что недостаточно просто пересказать слова свидетеля, кто бы это ни сделал.
Уэйбурн шумно вдохнул, собираясь спорить, но затем вынужден был признать, что это будет бесполезно.
— Если вы настаиваете, — проворчал он.