Эверс Ганс Гейнц
Утопленник
Ганс Гейнц Эверс
Утопленник
Моя спутанная речь разбилась надвое.
Вальтер фон дер Фогельвейде
Жил-был однажды молодой человек, который смотрел на мир несколько иными глазами, чем его окружающие. Он мечтал днем и грезил ночью, но те, кому он рассказывал о своих мечтах и грезах, находили их глупейшими. Они называли его круглым дураком. Но сам он думал, что он поэт.
Когда они смеялись над его стихами, он смеялся вместе с ними. И они не замечали, как больно ему это было.
А ему было так больно, что он однажды пошел к Рейну, который плескал свои мутные весенние волны у стен старой таможни. И только благодаря случайности он не прыгнул туда. Только потому, что он встретил одного приятеля, который сказал ему:
- Пойдем в кабачок!
И он сидел в кабачке и пил с приятелем вино - сначала "Иозефсгофер", а потом "Максими Грюнгейзер" и "Форстер Кирхенштюк". И еще пришло тогда в голову несколько стихов, которые он и записал карандашом на винном прейскуранте. А когда явились господа коллеги - секретарь и асессоры, прокурор и оба мировых судьи, - он прочел им эти стихи:
Бледнея тускло-бледным телом,
Немой мертвец в тумане белом
Лежал в пруду оцепенелом...
Далее в стихотворении говорилось о том, как отнеслись к появлению утопленника карпы: они беседовали между собой и терялись в догадках. Одни говорили о нем хорошее, другие - дурное.
Один лишь карп был просто рад.
Он думал: "Вот попался клад!"
И, все забыв на свете белом,
Он угощался мертвым телом.
И говорил он сам с собой:
- Как упустить мне клад такой?
Ведь не найдется в свете целом
Мертвец с таким прекрасным телом!
Посмотрели бы вы на господ коллег - на секретаря и асессоров, на прокурора и обоих судей!
- Милый человек! - сказал прокурор. - Не сочтите за обиду, что я вас иногда высмеивал. Вы гений! Вы сделаете себе карьеру.
- Великолепно! - воскликнул белокурый мировой судья.- Великолепно! Вот что значит юридическое образование. Из такого теста можно вылепить второго Гете.
- Habemus poetam! - ликовал круглый, как шар, секретарь. И все говорил молодому человеку, что он поэт, настоящий поэт, своеобразный поэт - поэт "Божией милостью" и т. д...
Молодой человек смеялся и чокался с ними. Он думал, что они шутят. Но когда он увидел, что они говорят совершено серьезно, он ушел из кабачка. Он в это мгновение был снова трезв, так трезв, что едва снова не пошел топиться в Рейне. Такова была его судьба: когда он чувствовал себя поэтом, они называли его дураком. А теперь, когда он изобразил собою дурака, они объявили его поэтом.
Прокурор был прав: молодой человек сделал себе карьеру. И в салонах, и в концертных залах, и на больших сценах, и маленьких - везде он стал читать свои стихи. Он вытягивал губы наподобие рыбьего рта, чавкал так, как, он думал, должны чавкать карпы, и начинал:
Бледнея тускло-бледным телом,
Немой мертвей в тумане белом
Лежал в пруду оцепенелом...
И да будет известно, что его коллеги отнюдь ничего не преувеличили - ни секретарь, ни асессоры, ни оба мировые судьи ни прокурор! Да будет известно, что его оценили всюду, и хвалили его, и приветствовали, и аплодировали ему во всех немецких городах. И драматические артисты, и чтецы, и докладчики уцепились за его стихотворение и еще более распространили его славу. А композиторы положили его на музыку, а певцы пели, и музыка, изображая естественными звуками чавканье карпов, придала стихотворению еще более выразительности и глубины.