Глава 10
Он сел, набрал пригоршню липкого мокрого снега и, не понимая, где находится и что делает, приложил сочащуюся ледяной влагой снежную лепешку к затылку, почти уверенный, что пальцы наткнутся на торчащие из-под разодранной в клочья кожи острые обломки черепной кости. Никаких клочьев и обломков на затылке не оказалось. Шишка была, и притом здоровенная, чуть ли не с кулак; и кровь, кажется, сочилась - под пальцами ощущалось что-то густое, липкое, почти как варенье или казеиновый клей. Юрий отнял от затылка расплющенный, степлившийся снежный блин, бросил на него взгляд: да, кровь, но не слишком много. Кость, похоже, осталась цела. Хорошая кость, крепкая... Чем же это они меня?
Драка началась слишком стремительно - не драка, собственно, а избиение, служившее, очевидно, только преамбулой к убийству, - ив самом ее начале Юрию от души навернули по затылку, так что подробности побоища смешались в какой-то невообразимый и неудобоваримый винегрет. Филатов вообще подозревал, что половина этих подробностей ему привиделась, пока он валялся без сознания в раскисшем от талой воды снегу и играл незавидную роль футбольного мяча.
Он поднес к лицу растопыренную пятерню правой руки и осмотрел со всех сторон, как некий чужеродный и абсолютно незнакомый предмет. Костяшки пальцев бы-, ли ободраны в кровь. Значит, драка все же имела место, и, судя по характеру ссадин, кто-то ушел отсюда без зубов. "Что ж, - подумал Юрий, подтягивая под себя ноги и делая неуклюжую попытку встать для начала хотя бы на колени, - что ж, зубы - это даже лучше, чем шерсти клок. Зубы, в отличие от шерсти, не отрастают заново, а значит, тот подонок будет помнить нашу встречу до самой смерти. По утрам, в ванной, с зубной щеткой в руке, и по вечерам тоже, и во время еды, не говоря уж о визитах к стоматологу, - будет, будет вспоминать наше знакомство..."
Зубы... Что-то такое было, связанное с зубами, что-то произошло во время этой драки, но вот что это было и при чем здесь зубы, Юрий, сколько ни пытался, вспомнить не мог. Зато ему вспомнилось, что в него дважды стреляли - судя по звуку, не из пугача какого-нибудь, а, как минимум, из "Макарова". Левая рука выше локтя ныла, как больной зуб, рукав пропитался кровью, отяжелел.
Юрий осмотрел плечо. Ткань куртки была распорота наискосок, словно по ней полоснули саблей, и мышцы руки тоже были распороты, располосованы едва ли не до кости. Крови вытекло много, и она продолжала течь, но на огнестрельное ранение это увечье не походило. "А, - вспомнил Юрий, - так это ж меня ножом угостили!
В самом начале угостили, и, если бы я не успел увернуться, мне бы сейчас ни о чем не пришлось беспокоиться - валялся бы кверху брюхом, как дохлый карась, и ждал перевозку из морга. Но ведь еще и стреляли, я точно помню! И не менты стреляли, а тот самый рыжий, который меня порезал. С двух шагов стрелял, но почему-то промазал. Или не промазал? А дырки тогда где? Ни черта не понимаю. И зубы... Какие зубы, почему зубы?
А ну-ка, стоп. Зубы? Да нет, дело не в зубах, а в... Ну да, черт побери! Собака!"
В голове у него вдруг прояснилось, и он вспомнил все: и прогулку в парке, и побег Шайтана, и парня, который попросил у него огонька и попытался пырнуть ножом - хорошим ножом, очень похожим на спецназовский "скорпион". Да это, наверное, и был "скорпион" - в самом крайнем случае, грамотная и очень удачная подделка под него. Вон как руку-то распластал...
Юрий отмахнулся от мыслей о ноже. Стащив с шеи мокрый размотавшийся шарф, он кое-как перевязал глубокий порез на левом плече, подобрал намокший собачий поводок, который почему-то валялся рядом, и как жгутом стянул им руку выше пореза, останавливая кровь.
Получив страшный удар по затылку, он не потерял сознания, это был просто легкий аут, временно лишивший его возможности оказывать сопротивление нападавшим. Нападавших было трое, и в течение минуты, показавшейся Юрию долгой, как век, они избивали его ногами и бейсбольной битой - той самой, которая, как он понял, только что соприкоснулась с его черепом. Потом кто-то сказал, что делу время, а потехе час, и велел кончать. Кончать, естественно, собирались его, Юрия Алексеевича Филатова. Юрий был с этим решительно не согласен и, выражая это свое несогласие, попытался встать, но его снова повалили, ткнув в грудь грязным носком ботинка. "Какой дурак придумал, что это - Инкассатор? - услышал Юрий вместе со щелчком передернутого пистолетного затвора. - Обыкновенный бык. Вот и все, бык, не будешь больше бодаться. И никто о тебе не вспомнит, разве что твой журналюга некролог напишет.
Да и то - если успеет... А он не успеет, понял?" - "Кончай гнилой базар!" - приказал другой голос. Юрий стиснул зубы и подумал, что вот-вот узнает, что ждет его на той стороне, есть там что-нибудь или все это просто вранье.
Вместо выстрела он услышал глухой шум столкновения, крик испуга и яростное, сквозь зубы, рычание хищника, терзающего добычу. Кто-то снова заорал - матерно, зло и в то же время испуганно; послышался треск - не то рвущейся ткани, не то ломающихся костей, - и опять раздалось злобное клокочущее рычание.
"Мочите эту тварь!" - завопил кто-то, и в этом голосе Юрий без труда уловил нотки скотской паники. Один из убийц размахнулся бейсбольной битой, готовясь встретить вылетевшую из темноты мохнатую, рычащую торпеду, но Юрий уже немного оклемался и, не вставая, сделал резкую подсечку. Убийца замахал руками, теряя равновесие и все больше заваливаясь назад, и в это время в него врезался Шайтан - сбил с ног, распластал по слякотному асфальту и лязгнул жутко белевшими в темноте зубами, норовя одним махом, по-волчьи, вырвать горло. Человек закрылся руками, и пес принялся рвать эти руки с таким ожесточением, словно его не кормили пять недель и все это время накачивали психотропными препаратами, целенаправленно превращая в бешеного зверя. Убийца бился в снежной каше, брыкаясь и оглашая парк бессловесными паническими воплями, в которых не было ничего человеческого.