Придет главный, осмотрит тебя, выслушает... Стукнешь кулаком по столу, он тебя и отпустит. Он - не я, с дураками никогда не спорит. Ходить можешь? Можешь.
Уйти хочешь? Ну, и вали на все четыре стороны... Расписочку подмахни дескать, о последствиях предупрежден и всю ответственность беру на себя - и вали...
За что ж ты платить-то собрался? Неужели ломка на подходе?
- Ну, ломка не ломка, - усмехнулся Юрий, - а кое-что покруче. Понимаешь, нельзя мне здесь до утра сидеть. То есть оно, может, и обойдется, да экспериментировать что-то неохота. Кое-кто дело до конца не довел, понимаешь? Так что Гиппократ в нашем с тобой споре на моей стороне. Они ведь наверняка прямо сейчас меня ищут. Да я-то ладно... Охота тебе, чтобы они сюда всей компанией вперлись и устроили тут пальбу? У тебя ведь, кроме меня, и другие больные имеются.
Айболит протяжно вздохнул и раздраженно поставил мензурку на стол.
- Как вы мне все надоели! - воскликнул он с тоской. - Все время одно и то же, одно и то же! Покрошат друг друга, переломают, перебьют, дырок понаделают, а я потом чини. И каждому подавай особые условия, отдельную палату предоставь, уход особенный, и чтобы максимум через три дня был как новенький! А если что не так - сразу пальцы веером и ствол под нос...
- Это не про меня, - просто сказал Юрий.
- А я откуда знаю? - сказал врач, но посмотрел при этом удивленно и испытующе.
Юрий пожал здоровым плечом.
- От меня. Слушай, док, время идет. Думай про меня что хочешь, но держать меня тут - это убийство.
И самоубийство заодно. Это в том случае, если ты начнешь призывать их возлюбить ближнего и вообще путаться под ногами. А ты, как я понимаю, начнешь обязательно.
- А кто они такие? - без особенного интереса спросил Айболит, вставая с табурета. - Бандиты?
- Да нет, - ответил Юрий. - Просто кирасиры.
Я так думаю, во всяком случае.
Глава 11
Телефонный звонок остановил Аверкина в дверях ванной. Сан Саныч был одет по-домашнему, то есть в просторные камуфляжные брюки, линялую майку защитного цвета и босиком. На плече у него висело свежее полотенце - Саныч как раз собирался принять душ и лечь спать. Услышав мягкую электронную трель, долетевшую из спальни, Аверкин с присущим ему непроницаемым выражением лица повесил полотенце на крючок в ванной и подошел к телефону. Двигался он неторопливо: кому надо, тот дождется, а кто звонит просто так, от нечего делать, тому и вовсе не грех потерпеть. Впрочем, просто так бывшему майору Аверкину не звонил никто и никогда: не такой это был человек, с которым хотелось бы болтать о пустяках и изливать душу в полночных телефонных исповедях.
- Аверкин на проводе, - сказал он в трубку и покосился на дисплей стоявшего рядом с телефонным аппаратом электронного будильника. Часы показывали половину первого ночи - время, когда все нормальные люди уже спят. Значит, имели место какие-то форс-мажорные обстоятельства. Или это Ремизов нанюхался кокса и чудит по старой памяти?
Это был не Ремизов. Сан Саныч молчал целую минуту, терпеливо выслушивая доносившееся из трубки торопливое и сбивчивое бормотание. За это время он успел дотянуться до лежавшей слева от будильника распечатанной пачки "Голуа" и закурить. Он редко курил в спальне, предпочитая дышать во сне свежим воздухом, и потому пепельницы здесь не было. Поискав глазами вокруг себя и не найдя ничего подходящего, Аверкин придвинул к себе телефонный справочник и стал сбивать пепел прямо на его коленкоровый переплет.
- Все ясно, - сказал он, выслушав доклад до конца. - Ко мне. Да, все трое и прямо сейчас.
Голос в трубке что-то отрывисто проквакал. Похоже, звонок был с мобильного, находившегося в зоне затрудненного приема - сигнал все время прерывался, превращая слова в какие-то неразборчивые обрывки. Аверкин с трудом разобрал, о чем идет речь, а когда наконец понял - что-то о рваных ранах, ушибах, выбитых зубах и прочих производственных травмах, - лишь брезгливо дернул уголком тонкого, как хирургический шрам, рта.
- , Доберетесь, - сказал он. - Драпать здоровья хватило, значит, и на все остальное тоже хватит. Жду вас через час.
Он аккуратно, без стука положил трубку на рычаг, медленно сжал руку в кулак и занес его над ни в чем не повинным телефонным аппаратом. Костяшки пальцев побелели, рука слегка дрожала от напряжения; затем Аверкин окончательно овладел собой, каменные мышцы предплечья обмякли, кулак разжался, и рука Саныча расслабленно упала вдоль тела.
Бывший краповый берет глубоко вдохнул и выдохнул, приводя себя в порядок, а потом поднес к губам забытую сигарету и глубоко затянулся.
- Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам, сказал он в пространство и выдул через ноздри две струи дыма.
После этого майор забрал с тумбочки посыпанный пеплом телефонный справочник, отнес его на кухню, сдул пепел в раковину и протер переплет влажной губкой, потому что любил во всем порядок и не имел привычки откладывать бытовые дела на потом. Аверкин, как никто, знал, что это пресловутое "потом" никогда не наступает; оно все время отодвигается, прямо как линия горизонта, а мелочи все копятся и копятся - не вымытая вовремя посуда, неоплаченные счета, невыстиранные носки, недобитые враги, - и однажды ты умираешь посреди всего этого бардака, и кому-то непременно придется разгребать после тебя дерьмо.
Он слегка открутил кран и сунул тлеющий окурок под тонкую струйку воды. Уголек коротко зашипел и сделался из серого черным. Саныч бросил его в мусорное ведро, смыл приставшие к раковине размокшие чешуйки сигаретного пепла, сполоснул руки и сварил себе кофе. Кофе он варил себе крайне редко, не желая вырабатывать лишнюю вредную привычку, но уж когда варил, то напиток этот был способен вызвать радостное сердцебиение. Сейчас Санычу требовалась свежая голова. Так уж у него сложилась судьба, такую он выбрал себе работу, что никогда не мог загадывать наперед. Вот, пожалуйста: скоро час ночи, человек собрался помыться и лечь спать, и вдруг, ни с того ни с сего, вынь да положь ему свежую голову!