Да будет тебе известно, мой дорогой племянник, страхи и тревоги невероятно усиливаются по ночам, когда все представляется нам в преувеличенном свете. Это неудивительно, поскольку нервы возбуждены, а мозг не в силах стряхнуть дремоту, чтобы рассеять пустые наваждения. Я часто лежала ночью без сна, терзаясь сомнениями и страхами, но как только вставало солнце, все мои неразрешимые проблемы превращались в обычные житейские неурядицы. Вот и в ту ночь, когда я села в кровати и с ужасом вперилась в темноту, внимая далекой музыке, мне казалось, что случилось нечто ужасное, какая-то непоправимая катастрофа. Изгнанный злой дух неожиданно вернулся и привел с собой семерых, еще более омерзительных демонов, и все они вновь вселились в моего бедного брата. Мне сразу же вспомнилась другая ночь в Ройстоне, когда Констанция разбудила меня и мы крадучись шли по освещенному луной коридору, а веселая мелодия ненавистной гальярды, как дуновение, витала над нами в недвижном летнем воздухе. Бедняжка Констанция, она покоится с миром, закончив свой путь страдания. Но мне чудилась горькая ирония в том, что накануне Рождества меня разбудил не хорал и не радостная симфония, а зловещая мелодия гальярды.
Накинув халат, я вышла из комнаты и, быстро пройдя по коридору, спустилась по лестнице на этаж, где была комната брата. Когда я открыла дверь своей спальни, музыка внезапно оборвалась в середине такта, и последняя нота перешла в какой-то леденящий душу визг, и я молю Бога, чтобы никогда в жизни не довелось мне услышать ничего подобного. Так вопит раненный насмерть зверь. У Блейка есть картина, изображающая, как душа грешника покидает тело в момент смерти. С расширенными от ужаса глазами душа вылетает из окна, содрогаясь в предвидении уготованных ей мучений. Если бы эта проклятая душа могла бы кричать, думаю, она издала бы такой же отчаянный вопль, что и скрипка в ту ночь.
Мгновение спустя все смолкло. В доме царила немая тишина, когда я шла по коридору, освещая себе путь свечой. Спустившись с лестницы, я услышала шаги и увидела мистера Гаскелла. Он был одет и, судя по всему, вообще не ложился. Ласково взяв меня за руку, он сказал:
— Боюсь, вас разбудила музыка. Дело в том, что Джон ходил во сне, он достал скрипку и, как лунатик, не просыпаясь, играл на ней. Когда я приблизился к нему, в скрипке что-то сломалось, струны ослабли, и последняя нота прозвучала пронзительным диссонансом. Джон сразу же пробудился. Сейчас он не спит, но я снова уложил его в постель. Прошу вас, успокойтесь и ради него не подавайте вида, что вы что-то слышали. Лучше, если он не будет знать, что разбудил вас.
Мистер Гаскелл пожал мне руку и вновь постарался ободрить меня ласковыми словами. Я вернулась к себе, тщетно стараясь справиться с волнением, хотя мне было неловко, что я впала в панику из-за такого пустяка.
Настало рождественское утро. Оно запомнилось мне как одно из самых прекрасных в моей жизни. Казалось, лето никак не хотело покидать солнечные берега Дорсета и в то утро вернулось, чтобы послать нам прощальный привет перед долгой разлукой. Я встала рано и приняла причастие в нашей приходской церкви. Доктор Батлер недавно стал служить раннюю заутреню, и хотя я не одобряла любое отступление от освященных временем обычаев, в тот день я была рада этому нововведению, так как хотела провести утро с братом. Необычайная красота рассветного часа и светлая торжественность службы настроили меня на возвышенный лад, тревоги мои унялись, и сгладилось воспоминание о минувшей ночи. Когда я вернулась, в холле меня встретил мистер Гаскелл. Приветливо поздоровавшись и поздравив меня со светлым праздником, он осведомился, как я провела ночь, и выразил надежду, что ночной эпизод не отразился на моем здоровье. У него были хорошие новости: Джон чувствует себя значительнее бодрее, он уже оделся и хочет, чтобы мы позавтракали у него в комнате.
Надо ли говорить, с какой радостью я согласилась. Мы расположились за столом, наслаждаясь покоем и благостью рождественского утра, и даже позволили себе шутить. Джон сидел во главе стола и обратился к нам с добрыми рождественскими пожеланиями. Подле своего прибора я обнаружила письмо от миссис Темпл. Она посылала всем нам поздравления (ей было известно, что мистер Гаскелл жил в Уорте) и обещала привезти маленького Эдварда на Новый год. Брат явно обрадовался, что скоро увидит сына, и, может быть, мне показалось, но его особенно тронуло, что и миссис Темпл приедет с ним. Она не бывала в Уорте после смерти Констанции.