Миновал год после смерти сэра Джона. Мы с мисс Малтраверз пришли в церковь Уорта, чтобы взглянуть на простую плиту из черного сланца, надгробный камень на могиле ее брата. Яркий солнечный свет проникал в часовню Малтраверзов, и мы стояли в окружении каменных изваяний представителей этого славного рода. Здесь было и надгробие сэра Эсмуна, и статуи крестоносцев. Когда я смотрел на их рыцарские образы, на шлемы с поднятыми забралами, исполненные твердости лица и молитвенно сложенные руки, я не мог не позавидовать их самоотверженной и незыблемой вере, за которую они сражались и отдавали свои жизни. Нам далеко до них с нашей мнимой ученостью и одряхлевшей верой, но почему-то от их присутствия мне стало легче рядом с мрачной тенью сгубившего себя Джона Малтраверза. Неподалеку у наших ног лежала медная надгробная плита Роджера де Малтраверза. Я привлек внимание моей спутницы к заключительным словам надгробной надписи. «Cujus animae, atque animabus omnium fidelium defunctorum, atque nostris animabus quum ex hac luce transiverimus, propitietur Deus».[23] Хотя я не католик, но у меня из самой глубины души вырвалось Amen. Мисс София, зная латынь, прочитала надпись вслед за мной.
— «Ex hac luce», — произнесла она задумчиво, словно про себя. — И померкнет свет. Увы, увы! Есть люди, для которых и самый свет — тьма.
23
«Да будет милостив Господь к этой душе и душам всех усопших праведников, как и к нашим душам, когда померкнет для нас земной свет».