Как обычно бывает с офицерской семьей, мы постоянно переезжали с места на место. Из Неаполя отца перевели на Гавайи, где мы жили возле пляжа на Оаху. Иногда волны прилива выбрасывали на берег большие зеленые, облепленные ракушками стеклянные шары. Отец объяснил мне, что их используют японские рыбаки для того, чтобы сети не тонули. Шары, оторванные бурей, доплывали через целый Тихий океан до самых Гавайев. Это была моя первая встреча с «Японией».
Когда мне было девять, мы переехали в Вашингтон. Я ходил в частную школу, где учили латинскому и китайскому языкам. Программа обучения была одновременно очень консервативной, и очень авангардной. Строгая госпожа Ванг, наша учительница, следила, чтобы мы правильно, целыми страницами, копировали китайские иероглифы. Это вызывало скуку у большинства учеников, но мне нравилось. Госпожа Ванг показывала нам картинки из Пекина, святыни на горных вершинах, и постепенно воспоминания об Италии ослабли, а их место занял Китай.
По трех годах, проведенных в Пентагоне, отца перевели в Японию. Мы поехали туда в 1964 году, и поселились на базе военно-морского флота в Иокогама, мне тогда было двенадцать лет. В Японии как раз проходила олимпиада. Теперь я вижу, что год 1964 был поворотным пунктом для Японии: предыдущие двадцать лет заняло восстановление страны, разрушенной Второй мировой войной, а последующие тридцать – это время уникального в истории экономического бума, который превратил Японию в самую богатую страну мира.
Хотя американская оккупация закончилась в 1952 году, по всей Иокогаме были видны следы присутствия американской армии: от специальной валюты, которую ввели, чтобы ликвидировать черный рынок (вместо портретов президентов на банкнотах печатали изображения кинозвезд) до всюду сующей свой нос военной полиции. Кроме жителей военной базы в Иокогаме была еще небольшая групка засидевшихся американцев, некоторые из которых жили здесь десятилетиями. Тогдашний курс доллара составлял 360 иен, т.е. в четыре раза больше, чем сейчас, поэтому иностранцам жилось хорошо. Подруга детства моей матери Линда Бич, которая жила в Токио, добилась популярности, проводя телевизионные уроки английского языка. Она появлялась на экране в костюме ныряльщика, и кричала: «Я тону! I am drowning!Это значит d-R ( а не L)-o-w-n-i-n-g!». Линда была первой иностранкой, выступавшей на телевидении, где их теперь целая толпа. Иностранцы, которые сегодня живут в Токио, располагают маленькими тесными квартирками – в отличие от Линды и всей американской колонии, располагавшей виллами на побережье в Мисаки.
Меня безумно обрадовало то, что иероглифы, которые я учил в Вашингтоне, использовались в Японии. За несколько недель я самостоятельно овладел хираганой и катаканой (две японских слоговых азбуки), и когда уже мог читать знаки на поездах и автобусах, начал в одиночку посещать Иокогаму и Токио. Когда наступали выходные, Tsuru-san, наша домашняя хозяйка, упаковывала в коробочку второй завтрак, и я отправлялся поездом на юг, к замку Одавара, и на север, в Никко. Люди доброжелательно относились к американскому мальчику, который по-японски спрашивал, как проехать. Постепенно мой интерес к Японии вытеснил заинтересование Китаем.
В стране как раз начинался огромный экономический бум, но старая Япония все еще была отчетливо видна. Вокруг Иокогамы, и даже в центре города, поднимались зеленые взгорья, а множество районов и улиц имело традиционный японский характер. Особенно восхищало меня море крыш, покрытых черепицей. Осенью и зимой большинство женщин «за сорок» ходило в кимоно, западный тип обуви все еще был чем-то новым; я любил рассматривать обувь пассажиров автобусов – обычно это была мешанина сандалий, гэта (деревянных шлепанцев на высокой платформе), и воистину поразительных алых пластиковых босоножек. После наступления темноты слышен был стук гэта, который эхом отражался в улочках.
Мне ужасно нравились японские дома. Тогда в Иокогаме и в Токио было еще много прекрасных старых японских домов. Линда Бич ввела мою мать в женское общество, которое называлось Nadeshiko-Kai (Общество Гвоздик); японские женщины считаются прекрасными, как цветок nadeshiko, полевой гвоздики. Общение с иностранцами тогда еще в Японии было чем-то исключительным, а члены Nadeshiko-Kai походили из элиты японского общества. Раз в месяц дамы посещали дома друг друга, а так как мама забирала меня с собой, то у меня была прекрасная оказия осмотреть эти прекрасные резиденции.
Я помню большое владение в Хаяме, куротном городке неподалеку от Мисаки, около часа дороги на юг от Иокогамы. Мне сказали, что дом принадлежал императорской семье, но сегодня мне это кажется невозможным, чтобы в императорский дом впустили кого-то из персонала армии Соединенных Штатов, даже после окончания оккупации. Скорее всего, усадьба располагалась где-то по соседству с императорским домом. В этом доме я впервые увидел маты татами, а из окон солнечных комнат на третьем этаже вдали виднелась гора Фудзи.