С наступлением эпохи Мейдзи, школы исключили ваёо из учебной программы. Оно было слишком сильно связано со свергнутым классом самураев, и было слишком формализированным. Некоторые элементы стиля остались, но как художественный стиль ваёо умерло, и каллиграфия, которую мы видим сегодня – это караёо. Сегодня в японском обществе понятие «нечеловеческий» имеет негативный оттенок, хотя «сверхчеловеческий» мир покоя и элегантности, созданный каллиграфами ваёо, был одним из величайших достижений Японии. Китайцы, беспрестанно пробуя выразить свою индивидуальность, никогда не создали чего-то подобного.
Когда, уже будучи взрослым, я увидел первый раз оннагата в представлении кабуки, то испытал то же самое чувство танца, как тогда, когда ребенком рисовал корень «копьё». Танец кабуки – словно игра между инь и ян. Веер поднимается вверх перед тем, как опасть вниз, шея поворачивается влево, а стопы поворачивают направо. Когда гейша показывает что-то, она сначала направляет палец на себя, рисует круг, и лишь тогда показывает им наружу. И в этот же момент ее плечи поворачиваются в противоположном направлении. Именно эта гармония противоположностей приводит к тому, что танец кабуки является источником такого наслаждения. И то же самое чувство появляется во время написания каллиграфии.
Сегодня японцы учатся писать, чаще всего принимая формальную позицию сидя на пятках (сейза). Сейза не только неудобна, но еще и ограничивает диапазон движений, практически не позволяя телу двигаться. Я пишу, стоя у длинного стола, а когда занимаюсь каллиграфией с друзьями, то очень много двигаюсь. Я стою, присаживаюсь, хожу – каллиграфия рождается из этих движений. Я прекрасно понимаю, зачем Чжан Сю, художник времен династии Тан, мочил волосы в туши, и использовал собственную голову вместо кисти! Чжан Сю рисовал также листья лотоса, опуская в тушь собственные ягодицы, и усаживаясь после этого на бумагу, но с этим, возможно, он заходил слишком далеко.
Это подсказывает мне ответ на вопрос, почему сегодня в Японии каллиграфия не ценится. Решение имеет очень много общего с тем, как ей обучают. Каллиграфия – единственное среди традиционных искусств, которое остается быстрым и свободным, идеальным для заработавшихся современных людей. Но в какой-то момент она превратилась в очень серьезное занятие. Ученики вынуждены сидеть в сейза, проводить на коленях долгие года, чтобы научиться технически совершенно копировать древние стили, которые совершенно неизвестны обычному человеку. Кроме того, каллиграфию поразила «общественная болезнь». Большинство профессиональных каллиграфов принадлежат к обществам с пирамидальной структурой, с Великим Мастером на вершине, вице-председателем, членами совета и судьями, расположенными чуть пониже, и слоем членов и учеников на самом низу. Альманахи и каталоги по искусству упоминают каллиграфов так же, как афиши сумо показывают борцов: люди на вершине пирамиды занимают больше места. Предводителю посвящается фотография и четверть страницы журнала, его заместитель тоже имеет фотографию, но только одну восьмую страницы текста, и так далее, до «членов-кандидатов», фамилии которых печатаются мелким шрифтом. Даже визитки типичных современных каллиграфов отражают их подчиненность общественной системе – на каждой мы видим один или несколько титулов, таких, как «Член правления Общества Х», «Член-корреспондент ассоциации Y», «Судья общества Z». Все это показывает, что современные каллиграфы в равной степени заняты как укреплением своего места в комитетах, так и продукцией произведений искусства.
Из-за сейза, из-за того, что главный упор в обучении делается на технические нюансы и «тайные знания», из-за иерархизации обществ, сегодня каллиграфия выпала из главного потока, и похоже, что для большинства молодежи она превратилась в «занятие для пенсионеров». Миллионы людей по прежнему занимаются каллиграфией, но элита мира искусств относится к ней пренебрежительно, как к своего рода хобби. Каллиграфия перестала занимать место первого из искусств, и стала чем-то вроде заблудившегося ребенка. Прежде всего, она не может соперничать с искусством, импортированным с Запада, поэтому ее влияние на современное творчество исчезающе мало.