Когда они вошли внутрь, Клинок поцеловал ее. Басса великолепна – темноглазая, чувственная. У нее был больной мальчик, который всегда сидел на полу, сосал куриные кости, не обращая внимания ни на кого, кроме матери и мужчины, в спешке срывавшего одежду, разбрасывая ее повсюду. Басса была молодая, большая и страстная, как кошка. Оук никогда не встречал таких чувственных, страждущих, полных энергии женщин. Его друг Орсон бредил ею.
Муж Бассы, Михаил, подрабатывавший то кузнецом, то сапожником, приходил домой не раньше полуночи, но не позже комендантского часа. Оук никогда не видел мужчину, грудь жены которого так страстно целовал и ласкал. Басса ждала второго ребенка, и хотя срок был еще маленький, грудь ее налилась и округлилась и выглядела превосходно.
Сильная, как Оук, она всегда давала ему отличный отдых.
Как всегда, он победил и пленил ее, Басса обвила его ногами, и они слились в одно целое. Она вскрикивала, Чарапаясь и отбиваясь, и в то же время все сильнее принималась к нему. Оук вошел в нее. О Басса, Басса, Басса, Басса!
В минуты покоя он лежал, прислушиваясь к удовлетворенному стуку своего сердца, и представлял, как сюда войдут Михаил и тот, кто наслаждался телом Бассы утром. В первый раз приведя его домой, Басса настаивала, что она нешлюха, продающая себя за деньги, – но, конечно, Михаил зарабатывал так мало, и ребенок болел, нуждаясь в лечении. Всхлипы, рыдания. Оук оставил на столе копейку. Однажды, особо смягчившись, оставил две. Оук не мог предложить три, так как не был уверен, что ребенок выживет в любом случае.
Она прижалась к нему: Опять?
Конечно, опять.
Опять?Он неосмотрительно заплатил ей вчера дважды?
– Нет, мне надо идти. Уже поздно.
– Но, дорогой!.. Дай мне постараться… О да! Он позволил уговорить себя.
Пробил комендантский час. Оук встал с кровати, надел рубашку и камзол, потом чулки и ботинки. За окном сумерки. Улицы опустели после комендантского часа, ворота Верхнего города закрыты. Он нашарил кошелек и положил на стол три копейки. Осмотрелся, где ребенок, чтобы не насту-, пить на него, и сказал:
– Пока, любовь моя, завтра повторим, – и подошел к двери.
– Дорогой, будь осторожен.
Что? Это был лишь шепот, она перевернулась и продолжала спать.
Что-то не так? Оук вздохнул. На мгновение он подумал, не забрать ли деньги. Но она заработала их, не важно, обещали ей что-то взамен или угрожали. Клинок мог оставить ей весь кошелек, так как ему он, похоже, больше не понадобится. Но не сделал этого.
Колокола перестали бить. Идти одному – серьезная опасность. Оук обернул плащ вокруг руки, как его учили – Два оборота, а остаток висит, чтобы отвлечь внимание противника или запутать его меч. Он вытащил «Печаль» и поцеловал ее.
– Потанцуй со мной, – прошептал Клинок.
Дверь открывалась наружу, так что он проскользнул незаметно, неся меч на весу на случай, если во дворе его поджидают. Ночь встретила его туманом и снегом. Хлопья казались черными, залепляли глаза, танцуя перед ним, сбивая с пути, сваливая с ног. Оук видел улицу. Не слышно, чтобы за ним кто-то шел, но они должны найти его снова. Все, что ему нужно, – добраться до Чужеземного квартала и домов рыцарей. Там он мог постучать в любую дверь, извиниться и заплатить за жилье. Но не сделает этого до тех пор, пока не оторвется от преследователей, иначе они сожгут дом и невинных хозяев, приютивших его.
Оук пошел налево, вместо того чтобы отправиться направо. Это должно сбить их и оставить свободной его левую руку. Они знали, что Басса предупредит его; Клинок надеялся, что у нее не будет неприятностей.
Он держал меч наготове. «Печаль» не особо остра. Чтобы причинить человеку вред, нужно размахнуться ею, как топором, и одного удара будет достаточно.
От тишины по телу забегали мурашки. Снег словно накрыл город одеялом. Но Оук никогда не выходил на улицу после комендантского часа, поэтому не знал, всегда ли так бывает. Он добрался до угла, огляделся и перебежал к следующему дому.
Они могли быть позади него, почти наверняка ожидая взять его на самом коротком пути домой. Оук шел, оборачиваясь, пытаясь осмотреть все кругом. Он подошел к другому углу и огляделся и встретил чей-то взгляд. Человек крикнул и попытался наброситься на него. Айронхоллские рефлексы не подвели: Оук вскрикнул и вытащил свой меч из трупа. Голоса позади него усиливались, раздавался гулкий топот копыт.
Он побежал. До того как повредил ногу в Старкмуре, Оук был прекрасным бегуном, но старая рана теперь могла убить его. Всадник на лошади в сопровождении двух бессловесных тварей преследовал Клинка. Наездник приказал, и две фигуры повернулись к Оуку, рыча и бормоча. Он прижался к стене, поднял «Печаль» и замотал шею плащом. Опять послышался голос. Его окружали.
Две фигуры отделились от дома и двинулись к Оуку. Они разделились и медленно заходили с двух сторон. Двое на одного – не много, если этот один – Клинок. Магистры тренировали их в Айронхолле парами.
– Не делай этого! – сказал Оук. – Я не хочу причинять тебе вред.
– А ты и не сможешь! – ответил тот, что справа.
– Я знаю тебя, – произнес Клинок. – Саша!
В путешествии они вместе играли в кости, пили.
Саша любил кривые сабли. Мужчина слева от Оука дер. жал оружие наготове, значит, это или рапира, или легкий клинок, предназначенный больше для уколов, чем для резни. Они должны поменяться местами, но Клинок не знал, как их заставить сделать это.
Долго ничего не происходило. Человек с рапирой сделал несколько выпадов, которые Оук проигнорировал.
Тогда Саша крикнул:
– Теперь!
Стрельцы бросились вперед. Клинок отклонил рапиру плащом, опустив его вниз. Ударил Сашу мечом, пронзив ему почки. Потом вернулся к другому. Рапира опасна лишь на расстоянии вытянутой руки. Оук закрылся плащом и ударил снизу, чувствуя, как «Печаль» с глухим звуком входит в тело. В то же время боль пронзила его руку. В темноте он не заметил мужчину с кинжалом.
Двое на земле извиваются и кричат от боли, но не мертвы. Людей здесь гораздо больше. Высокий черный всадник и медведеподобные собаки наблюдали за происходящим с другой стороны улицы.
– Подойдите и помогите! – крикнул Оук. – Быстрее отнесите их к врачам!
– Трое! – приказал всадник. Свинья!
Три покрытые снегом фигуры вышли из темноты. Оук продвинулся дальше, прижимаясь к стене.
Правая рука кровоточила, отдаваясь пульсирующей болью во всем теле, но все еще действовала. Это все, что имело для него значение сейчас. В Айронхолле рассказывали о нескольких битвах трое на одного, и большинство героев в них погибали. Кроме Великого Мастера полвека назад, победившего четверых в открытом поле. Но Оук не Дюрандаль. Победить троих невозможно.
Но у него за спиной стена, а они потеряли двух человек. Саша все еще кричал. А он лучший из них, и то, как быстро стрелец сдался, должно бы остановить их.
Солдаты медленно подошли. Оук дернулся, горя желанием прыгнуть на одного из них, но не отважился оставить защитную стену.
– Трусы! – крикнул им Клинок. – Было лишь двое смелых среди вас? Легче справиться с женщинами и детьми, не так ли?
Они молча продолжали свое дело – рапирист посередине, пронзенный мечом с другой стороны. Никто не сделал ни одной ошибки, не выкрикнул предупреждения. Один в центре дернулся первым, другие налетели следом, как дробь из ружья. Люди превратились в клубок из тел и сверкающей стали. Удар, отпор, выпад, укол. Фигуры, танцующие в темноте. Тяжелое дыхание. Ужасная боль меж ребер. Откат на спину к стене. Крик.
Однако кричал не Оук. Он стоял напротив стены, ошпаренный горячей водой. Два тела и сабля валялись рядом. Один человек, пошатываясь, шел прочь, согнувшись пополам, держа свои кишки. После него на снегу оставался черный след. Стрельцы сказали, что его раны ничто по сравнению с их. Неправда. Рука, рана в груди, кровь на животе, холод в ногах. Больно, больно! Он заставил себя подняться, прислонился к стене, тяжело дыша и скрипя зубами.