Он снова слился с уличной процессией. Да, они, похоже, знали о похоронах. Многие понурили головы, вместо того чтобы улыбаться солнцу. Столько унылых лиц, будто эти люди сами были мертвецами, но по-прежнему вставали и шли… почему? Так на работу надо – чем еще в городе заниматься?
Интересно, чем покойники считали похороны? Праздником? Обрядом посвящения? Днем рождения наоборот?
Уэйн тоже потупил взгляд, прикидываясь частью толпы. Слишком много народу в этом городе. Целые людские потоки в этой части октанта, в квартале финансистов, и все в трауре. Где, как не здесь, должны встречаться все типы людей и любой мог сойти за своего? Но по какой-то причине в этом квартале люди превращались в клубок одинаковых галстуков и туфель на шпильках. Непросто было даже различить в нем террисийцев и потомков колоссов.
Ржавый воздушный корабль заслонил небо, но его можно было не замечать, опустив голову. Может, сегодня хоронили весь город. Или, по крайней мере, его наивное легкомыслие.
«Пьяная шпора» находилась на шоссе Федера, на углу Семьдесят третьей улицы. Раскачивающаяся деревянная вывеска и манекены в дикоземных костюмах сразу привлекали внимание. В престижных кафе редко использовали манекены, но это место было особенным. Вроде пацана, обожравшегося грязи. Но Джекси тут нравилось, поэтому приходилось терпеть. Уэйн вообще был терпеливым, да-да.
Он вошел и постарался не схватиться рукой за лицо от вида официанток. Дикоземные шляпы. Ярко-красные рубашки. Ковбойские штаны? О ржавь. Он чуть не подавился. По крайней мере, встречающий был в приличном костюме.
– Позвольте вашу шляпу, сэр, – обратился он к Уэйну.
Уэйн отдал шляпу и тут же схватил со стойки звонок.
– Э-э-э, сэр… – Встречающий в замешательстве уставился на звонок.
– Отдам, когда получу назад шляпу, – ответил Уэйн. – Сами понимаете, мало ли что.
– Ну…
– Где мой столик? К нему должны прилагаться две прекрасные дамы, одна милая, а другая наверняка грозилась вас пристрелить, пока вы их усаживали.
Встречающий указал на столик. Действительно, они уже были на месте. Уэйн кивнул и двинулся к ним. Наряды официантов совершенно не подходили для такого дня. Кто наряжается в гамаши на похороны? Разве что те, кто на конях приезжает. Или старый Даг Три-Зуба. Вот он был любитель в гамашах пощеголять.
Ранетт была в своем репертуаре: в слаксах, донельзя аппетитная, хотя Уэйну запрещалось об этом заикаться. На Джекси было тонкое белое платье, короткие светлые волосы закручены в тугие кудряшки и украшены бриллиантовыми заколками. Ей нравилось сверкать. Уэйн ее понимал. В жизни маловато блеска. В детстве ему говорили, что взрослые могут надевать что угодно. Так почему же почти никто не наряжался столь ослепительно?
Он сел рядом с Ранетт и Джекси и ткнулся лбом в стол, да так, что посуда задрожала.
– Сразу мелодрама, – иронично процедила Ранетт. – Как мило.
– Уэйн? – спросила Джекси. – Что с тобой?
– Бррр-мррр, – промычал он в скатерть. – Мрррр.
– Не потакай ему, – сказала Ранетт.
– Нет, потакай, – буркнул Уэйн. – Ему это ой как нужно.
– Что случилось? – спросила Джекси.
– Меня бросили. Официально. А еще я почти протрезвел. Дурацкое тело. Выводит из себя токсины, как будто я не специально их поглощаю. – Он поднял голову. – Может, вырезать печень и оставаться пьяным всю жизнь? Как думаете?
– Вот в этом желании можно и потакать, – бросила Ранетт.
– Уэйн, бедняжка. – Джекси погладила его по голове.
– Да ничего, – ответил он. – Спасибо, что принарядилась для похорон.
– Чего?.. – опешила Джекси.
– Не слушай его, – сказала Ранетт, но потом смягчила тон. – Эй, Уэйн. Ты и не в таких передрягах бывал. Жить будешь.
– И в каких же?
– Помнишь, как тебя насквозь ядром прострелило?
– Ох, блин. – Он приподнялся. – Попробуй такое забудь.
Джекси побледнела.
– Больно было?
– Не настолько, как можно представить, – ответил Уэйн. – Ну да, порвало меня пополам. Но тело, скорее, просто обалдело и не поняло, что делать. Не каждый день тебя располовинивает.
– К счастью, – добавила Ранетт, – его метапамять осталась на той половине, где была голова. Иначе…
Уэйн заставил себя сесть ровно, вздохнул, поставил звонок на стол и позвонил. Потом еще раз. В самом деле, зачем эти штуковины, если на них все равно никто не отзывается? Лишь по третьему звонку появилась официантка.
– Водки, – попросил Уэйн. – Самой ядреной. Чем ближе по вкусу к моче, тем лучше.
– Уэйн, – перебила Ранетт, – это элитное заведение.