Из самых лучших побуждений и самых добрых намерений серематы — гостеприимные хозяева — приготовили для него точную копию тюремной камеры.
Уокеру хотелось выть от отчаяния. Если бы его здесь никто не слышал, он бы, без сомнения, завыл. Однако добрая (или снисходительная?) Челорадабх велела им обращаться к жилью, если возникнут какие-то трудности, а Уокер не был уверен, что скрытые сенсоры, следившие сейчас за каждым его движением и ловившие каждое слово, смогут расшифровать бессмысленный вопль отчаяния.
«Возьми себя в руки и успокойся», — сказал себе Уокер. Это не виленджийская тюрьма. Конечно, очень похоже, но точно такой же тюрьмой был для него кусочек реальной Сьерра-Невады. «Тебя поместили сюда, чтобы сделать счастливым, а не для того, чтобы засадить в карцер. Здесь ты не выставлен на продажу».
По крайней мере, ему хотелось так думать. Если бы намерения серематов были иными и они с самого начала лгали, то зачем, спрашивается, было возить их на пресс-конференцию из пузыря? Чем больше он думал о своих перспективах, тем легче казалась ему возможность выяснить истину.
— Комната, — вслух обратился он к своему жилью. После нескольких месяцев, проведенных в плену у виленджи, он не чувствовал ни малейшего неудобства, обращаясь к какому-то невидимому инопланетному прибору. Ясно, что эта передовая цивилизация оснащена еще и не такими чудесами. — Кто-нибудь, кроме тебя, видит или слышит меня сейчас, или каким-либо иным способом наблюдает за мной и моими действиями? Или моя частная жизнь надежно защищена?
— Ваша частная жизнь надежно защищена.
Либо комната умела говорить на обычном английском языке, либо имплантат, установленный виленджи, превосходно справился со своей задачей. Это, впрочем, мало занимало Уокера. Достаточно было того, что жилье понимало его, а он — жилье.
Можно принять этот ответ за правду, подумал он. Во всяком случае, у Уокера не было средств это проверить. Кроме того, если не можешь доверять собственному жилью, то чему тогда вообще можно доверять? Осматривая выделенное ему пространство и полагаясь на инструкции и объяснения голоса, он принялся экспериментировать.
Воду можно брать из озерного заливчика. Еду добыть будет, видимо, труднее. Но, как выяснилось, об этом он тоже мог не беспокоиться, хотя результат поверг его почти в отчаяние. В ответ на требование открылось круглое отверстие — этого следовало, конечно, ожидать — в земле. На небольшом плоском квадратном блюде лежали до тошноты знакомые три брикета и два кубика. Медленно покачав головой, он обошел блюдо, сел и откусил от одного из кубиков. Вкус остался таким же, каким был в плену у виленджи. Состав пищи серематы тоже позаимствовали у них. Уокер тяжело вздохнул.
Поев и попив, он ради эксперимента попросил чего-нибудь сладкого. Через час на таком же блюде появились два маленьких пищевых кубика. Один оказался соленым, но зато другой имел вкус южноафриканского меда. Такой мед однажды привез Уокеру друг из Кейптауна. Осмелев, Уокер попросил разных приправ. Через полчаса он получил брикет, имевший вкус жареного миндаля. На этот раз Уокер не смог сдержать улыбки. Речь, конечно, пока не шла о бифштексах и лобстерах, но, наверное, методом проб и ошибок этих инопланетян, выращивающих дома, можно будет со временем научить делать что-нибудь вроде курятины. Или изготавливать брикеты со вкусом цыпленка табака. Собственно, в плену он так привык к брикетам, что не стал бы возражать против их сохранения.
Челорадабх не солгала: способности жилья не ограничивались умением менять вид и состав пищи. Первым делом Уокер избавился от палатки. Вместо пронизывающего холода горной ночи Уокер получил в помещении стабильную комфортную температуру — двадцать три градуса. Бухточку он разделил на две части. Одну часть сделал теплой для купания, а вторую оставил холодной — для питья.
Правда, с требованием большой кровати вышла заминка. В результате через три дня он получил королевских размеров спальный мешок. Очевидно, для изготовления твердых предметов требовалось более квалифицированное и исчерпывающее описание или привлечение консультантов. Во всяком случае, прошло почти две недели, прежде чем Уокер получил нечто похожее на кровать с надувным матрацем. Став ее обладателем, Уокер первым делом улегся на мягкую поверхность подушек и проспал десять часов кряду. Проснувшись, он чувствовал себя по-настоящему отдохнувшим — впервые с момента отъезда из Чикаго в Сьерра-Неваду — много месяцев тому назад.