— Что за трехногий? Где этот Джеремус IV?
— Молчи и слушай. Я понял, что этот трехногий и раньше творил безобразия, но на этот раз он поссорился с сесу. Этих сесу было четверо. Они безобидны, как щенки. Но языки у них острые — в переносном, конечно, смысле. Трехногий не согласился с каким-то высказыванием сесу и разорвал его на куски. Буквально, как люди разрывают жареную курицу. Я наблюдал эту сцену издали и громко, как мог, выл. Скажу тебе честно, я очень сильно испугался, потому что не знал, что будет дальше.
А дальше было вот что. Целая команда виленджи вломилась в большой загон. Это огромное пространство, где позволено находиться всем пленникам. Я никогда не видел такого большого их скопления ни до ни после того случая. Наверное, он вывел виленджи из себя. Сесу, как я потом узнал, размножаются четверками. Если из этой четверки убрать одну особь, то никакого размножения не будет. Поэтому нет ничего удивительного, что виленджи сильно расстроились. Они принесли с собой забавные пистолеты, стрелявшие быстро твердеющим клеем. Меньше чем через минуту этот огромный, здоровый трехногий был недвижим, как статуя, на которую я, помнится, мочился в Чикаго.
— Что они с ним сделали? — спросил Уокер сдавленным голосом. — Я имею в виду трехногого.
— Они его забрали. Я его больше не видел. — Пес встал и потянулся. — Может быть, теперь он служит запором двери кабинета какого-нибудь виленджи высокого ранга. Если, конечно, у них есть ранги и кабинеты. Что касается меня, то я всегда держу наготове свое самое мощное оборонительное оружие — забиться в угол и выть так, чтобы кишки выворачивались наизнанку. — Он выразительно посмотрел в помрачневшие глаза Маркуса. — Тебе надо попробовать. Действует безотказно, даже на инопланетян.
— Буду иметь в виду.
Внутренне Уокер содрогнулся от такой перспективы. Он никогда не стал бы первоклассным футбольным защитником, если бы выл от каждой неприятности.
Конечно, напомнил он себе, тогда он имел дело с откормленными трехсотфунтовыми нападающими из Небраски и быстрыми тэйлбэками[1] из техасских городков, а не с семифутовыми инопланетянами, вооруженными обездвиживающим электрическим полем и парализующим клеем. Возможно, в некоторых ситуациях можно и повыть. Хотя бы для того, чтобы сохранить себе жизнь.
Начало темнеть. Уокер, обернувшись, бросил взгляд на палатку, потом на гостеприимно распахнутые задворки — реконструированную пришельцами среду обитания Джорджа. Маркус внимательно посмотрел на гниющий мусор, разорванные и помятые картонные коробки, ржавеющие остатки некогда шикарного автомобиля и решил повременить со сменой обстановки. Очевидно, пес думал о том же, но пришел к диаметрально противоположным выводам.
— Не возражаешь, если я сегодня переночую у тебя, Марк?
Уокер посмотрел в сторону коридора. Он был пуст и тих. Напуганный возможными последствиями, о которых он предпочел не думать, Уокер спросил:
— Ты не будешь скучать по своему месту?
— Моему «месту»? — Мотнув лохматой головой, Джордж посмотрел туда, откуда пришел. — Ты называешь «местом» помойку, на которой меня случайно обнаружили виленджи. Я сирота, Марк. Нас, таких, много в Чикаго. — Не ожидая дальнейших приглашений, он протрусил мимо опешившего оптового торговца. — У тебя здесь очень чисто. К тому же я никогда не бывал в горах, их не так много в Иллинойсе.
На Уокера в упор смотрели преданные темные собачьи глаза.
— Я могу немного поскулить и полизать тебе руку.
Уокер не смог сдержать улыбку.
— Не знал, что собаки способны на сарказм.
— Ты шутишь? Мы — мастера этого жанра и так хорошо им владеем, что вы, люди, даже не замечаете, когда мы смеемся и потешаемся над вами. Так что скажешь?
Еще один взгляд в сторону зловещего темного коридора, в котором таился неведомый кошмар.
— А как виленджи? Они не будут возражать против такого тесного общения двух подопытных экземпляров?
Джордж беспечно пожал плечами:
— Есть один-единственный способ это узнать. Если они будут возражать, то мы ничего не сможем с этим поделать.
Уокер встал с камня. С заходом «солнца» температура воздуха стала стремительно падать.
— Знаешь, на самом деле я и сам хотел попросить тебя остаться, — признался он.
Пес заговорил, старательно обнюхивая вход в палатку: