Сегодня неудивительно, что большинство россиян, за единственным исключением узкого слоя фанатичных прозападных «либералов», многие из которых существуют за счет грантов или прямых зарплат американских НПО, встречают любое упоминание об «объективности» американских СМИ или о «свободе слова» с саркастической улыбкой или даже смехом. Это резкое изменение по сравнению с 1970-ми или даже 1980-ми годами, когда многие советские люди действительно считали, что такие ценности в США неоспоримы, за исключением одного: ни о СССР тогда, ни о сегодняшней России не разрешалось сообщать ничего хорошего. Тот же Бассов уже давно обвинил US News Networks: «Телевидение по большому счету не смогло системно передать вкус жизни в СССР». 34 Как и в случае с Советским Союзом в прошлом, современная Россия должна оставаться в массовом сознании Запада мрачным, темным, безнадежным местом или, как говорит американо-канадский российский «учёный», доктор философии. Доктор американской истории Джон Робсон заявил в редакционной статье в Ottawa Citizen в 2000 году:
Нормальное для России – это грязное, коррумпированное, угрожающее и пустое. Ничего хорошего там не произошло и не произойдет. Россия — это комок навоза, завернутый в капустный лист, спрятанный в сортире. Россия обречена историей и культурой. Оно воняет в прямом и переносном смысле, и так было всегда. Люди там не иметь манер. . . . Итог таков: Россия отстой, отстой и будет отстой. 35
Вот оно, концентрированное, иногда замаскированное, иногда скрытое, но всегда поверхностное представление основных ценностей западной науки и журналистики о России. Именно эта американизированная система взглядов, невежественная и необразованная, совершенно упустившая все значение российской трансформации в ХХ веке, была далеко не просто коммунистической, или социалистической, или советской, или каким-либо другим идеологическим клише, используемым для ее описания, была преимущественно западной. То, что не смогли сделать ни Петр Великий и его реформы, ни освободительная реформа 1861 года, ни то, что не могла сделать российская интеллигенция XIX века, советские коммунисты сделали с безжалостной эффективностью — они модернизировали и вестернизировали Россию менее чем за 40 лет после Октябрьской революции 1917 года. Тем самым он в значительной степени преодолел технологический разрыв с Западом, победил немецкий нацизм, заложил основы научной, технологической и промышленной мощи и, более того, тем самым полностью изменил культурное мировоззрение россиян с полу- грамотной, преимущественно крестьянской нации в одну из самых образованных наций в мире. Великий русский/советский писатель-почевенник (от русского «почва» — земля, отсюда деревенская литература) покойный Василий Шукшин писал о себе и драме многих россиян 1960-х годов: «Со мной так случилось, что к сорока годам я перестал быть сельским жителем, но я еще не городской человек. Это даже не то, что между двумя стульями, а скорее: одна нога еще на берегу, а другая уже в лодке. Вы не можете избежать плавания, но плыть все равно страшно». Большая часть чрезвычайно популярной литературы Шукшина и многих фильмов, основанных на ней, были посвящены экзистенциальной российской проблеме превращения в крестьянскую нацию и превращения, наконец, в центр обучения и настоящей развитой цивилизации.
Сегодня в России осталось очень мало от этой проблемы. Но даже сегодня каждую пятницу летом или в начале осени крупные российские города страдают от огромных пробок, и миллионы россиян едут на машине или едут на поезде к своим дачам или деревенским домам, чтобы не только ухаживать за своими садами и грядками, небольшими сельскохозяйственными пристройками к домам, которая в тяжелые времена 1990-х годов бесчеловечными «реформами» позволила многим выжить. Многие до сих пор покидают город ради спокойствия и релаксации пасторальной жизни, возвращаясь к своим деревенским корням, откуда выросла русская нация. Это совершенно нормальная картина – увидеть какого-нибудь доктора философии в области электроники или конструктора важнейших деталей для самолетов, чтобы с энтузиазмом ухаживать за капустой или картофелем с морковью на дачных участках рядом с часто прочными роскошными домами, которые до сих пор построены на земле, из которой на протяжении веков никто не мог вырвать с корнем русскую душу.
Глава 6
Американский журналист и историк Дэниел Ларисон, пишущий о проблемах внешней политики в журнале The American Conservative, любит использовать термин «инфляция угроз» 1 всякий раз, когда высказывается об американской внешней политике, и это вполне оправданно. Нет необходимости подробно останавливаться на природе инфляции угроз: каждая нация в мире имеет свой собственный способ преувеличивать угрозы для себя. Как заметил покойный Сэмюэл Хантингтон, «государства реагируют в первую очередь на предполагаемые угрозы». 2 Но эти угрозы инфляции столь же различны, как и страны, которые их раздувают. Большое значение имеет и степень инфляции. Одно дело раздувать угрозу террористического акта, каким бы разрушительным он ни был, в какой-то местности, и совсем другое – раздувать ту же самую угрозу до уровня воспринимаемой явной и реальной опасности для самого существования нации.