Илья Петрович Штемлер
УТРЕННЕЕ ШОССЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1
Ночью ликовал «пластун» – низкий юго-восточный ветер. К утру он убрался за рыжие холмы, и море успокоилось, тараща мутный глаз в измученное сырое небо. Песок пляжа был мертв и тяжел. Только к полудню он просох, ожил, стал сыпучим и назойливым: полз по ногам, щекотал пятки, забивался в уши, скрипел на зубах.
Загон, где хранились деревянные лежаки, был на замке – сторож Макеев ушел сдавать собранные на пляже бутылки в гастроном, что размещался на улице имени писателя Т. Драйзера. Немногочисленные будничные посетители пляжа устраивались как могли – кто на подстилках, кто на газетах, а иные валились прямо в песок.
Заколоченный пивной ларек помечал край территории пляжа.
В его узкую тень, ожидая автобуса, втиснулось несколько человек.
Женщина в просторном розовом сарафане вскинула дряблый зонтик на тонкой ручке. Она кружилась вокруг ларька, проминая босоножками горячий песок, и ругала городской транспорт, службу общественного питания и солнце, которое совсем озверело. А ведь на календаре конец сентября, пора бы и угомониться.
– Ша! – вяло успокаивали ее из тени ларька. – Из-за вас не слышно, что делается на шоссе.
– Что там может делаться? – еще больше раздражалась женщина. – Дохлый вопрос! Они все спят в холодке. А тут люди пропадают, мозги плавятся.
Внезапно ее лицо напряглось, шея вытянулась. И все услышали шум мотора – на дороге, соединяющей шоссе с пляжем, показалось такси. Не дотянув до стоянки, автомобиль круто свернул и, вскидывая на рытвинах попеременно капот и багажник, остановился рядом с двумя легковушками, одна из которых была иностранной марки…
Несколько человек бросились от ларька к таксомотору. Дверца приоткрылась, и на размягченный асфальт площадки ловко и уверенно опустились сразу обе ноги таксиста в голубых носках и мягких японских штиблетах. Следом появился и сам таксист в бледно-голубой полурукавке с широким отложным воротничком, из-под которого виднелась синяя шелковая майка. Эластичные кремовые брюки с точной стрелкой подпоясывал широкий ремень. У водителя были разные глаза: левый – круглый, серый, с ясными детскими искорками у зрачка, правый – продолговатый, как косточка от абрикоса, темный и беспокойный. Таксист держал под мышкой прозрачный мешок, набитый цветным тряпьем. Брелок в виде крупной латунной буквы «К» с гирляндой ключей был зажат в смуглых сильных пальцах. Замкнув дверцу таксомотора, водитель повернул лицо к морю и проговорил, не глядя на осаждающих его пассажиров:
– Не давите на автомобиль. Он тоже имеет свою гордость.
Сунув брелок в карман, таксист прижал локтем мешок с купальными принадлежностями и двинулся к морю. Женщина в розовом сарафане взмахнула зонтиком:
– Люди! Он же идет купаться!
Толпа оставила таксомотор и окружила таксиста плотным кольцом. Женщина с зонтиком придвинула к нему крепкую грудь. Таксист с одобрением оглядел темную ложбинку в глубоком вырезе сарафана. Он хотел что-то произнести, но сдержался. Толпа сжимала кольцо, требуя, чтобы водитель возвратился к машине или назвал свою фамилию и адрес парка, где еще держат в наше героическое время таких типов…
Широким жестом таксист вытащил из кармана портмоне с дарственной серебряной монограммой. Извлек из него белый прямоугольник визитной карточки. Толпа присмирела. Визитная карточка в руках таксиста внушала некоторую тревогу и смущение. На какое-то мгновение она повисла в воздухе. Затем водитель протянул руку и ткнул визитку в темно-лиловую впадину на груди купальщицы. Уголком. Точно в прорезь почтового ящика. Но без наглости. Даже с некоторым благородным изяществом. Толпа молча раздалась, и таксист вышел из нее, усталый и великодушный.
Женщина брезгливо, двумя пальчиками, извлекла визитку из сарафана и прочла: «Антон Григорьевич Клямин. Водитель первого класса. Центральное городское таксомоторное предприятие».
Антон Клямин стянул с себя брюки и рубашку и шел по пляжу, высоко вскидывая ноги в японских штиблетах и показывая немногочисленным отдыхающим крепкое загорелое тело сорокалетнего мужчины. Сутулые плечи и длинные руки не отличались рельефностью мышц, но их расслабленная сглаженность говорила о скрытой силе.
Антон остановился у загона, где хранились лежаки, и свистнул. Деревянная, с выбитыми стеклами будка сторожа Макеева хранила молчание. Это не смутило Антона Клямина, он знал, где кривобокий пляжный коршун держит ключи от своего хозяйства. Специально для таких, как Антон Клямин. Подобрав лежак по вкусу, Антон снова закрыл загон на замок и вернул ключ в потайное место…
Под единственным на пляже навесом трое мужчин играли в лото.
Один из них, жирный, узкоглазый, вел игру. Два других поглядывали на картонные планшеты.
Появление Клямина было встречено молчаливым доброжелательством. Так обычно встречают хорошо знакомых людей. И сам Антон не выказывал особой суеты и расположения. Он молча опустил лежак на песок, сел на него, принялся расшнуровывать штиблеты.
– Не мучь! Вытягивай, – ворчал тощий и, видимо, низкорослый игрок с непропорционально крупными ступнями. Он сидел по-турецки, и ступни его торчали, точно ласты. – Что он мучает нас? А, Параграф?
– Чего ждешь, Серафим? Барабанные палочки? – благодушно проговорил толстяк, перебирая пальцами в мешке. – Попроси как следует. Не привык?
– Серафим Куприянович привык платить, а не просить, – вставил гладкотелый и белобрысый игрок, которого назвали Параграфом.
Шнурок стянулся в узел, и Антон принялся терпеливо разводить петлю. Наконец он справился с ней, разулся, затем стянул голубые носки. Клямин почувствовал, как им овладевает блаженное и легкое состояние, даже в воду идти расхотелось. И неясное предчувствие, которое тяготило его с самого утра, отступило, забылось…
Дремотную тишину пляжа огласил женский голос:
– На моих уже половина пятого.
Клямин повернул голову к Серафиму:
– Слышь, Серафим, половина пятого. У меня заказ на шесть тридцать. Еще километров восемьдесят чеканить.
Серафим поправил фишку на картоне планшета и уставился на благодушного выкликалу в предчувствии долгожданной цифры. Толстяк не торопился; он высвободил руку из мешка. Растянув в улыбке хитроглазое лицо, взял бутылку с минеральной водой и отхлебнул глоток. Нос его, тяжелый, с фиолетовыми прожилками, покраснел от колкого газа. Толстяк чихнул, утерся концом махрового полотенца, оглядел таксиста повлажневшими глазами:
– Что, Антон, любят тебя бабы?
– Не пренебрегают? – вставил Параграф.
– Имею честь, – туманно ответил таксист и с недоумением взглянул на Параграфа. С этим белобрысым он не был знаком. Но где-то встречался, это точно. Так и не вспомнив – где, Клямин добавил: – Учти, Серафим, минут через тридцать я уеду.
– Подождешь, – вскользь обронил Серафим. Коротко и невыразительно, как бы провел взглядом по давно знакомой картине. – Что пить-то будешь? Коньяк? Джин?
– Я за рулем, – ответил Клямин.
– Он за рулем, – подтвердил Параграф.
– Я тоже за рулем, – усмехнулся Серафим. – Мы все за рулем.
– Что-нибудь безалкогольное. Если есть, – согласился Клямин.
Серафим кивнул в сторону сумки-холодильника. Возьми, мол, сам.
Клямин обвел глазами навес, заметил висящее на столбе клетчатое кепи. Снял. Обнаружил под кепи ржавый гвоздь. Поднес к нему бутылку пепси-колы. Зацепив нашлепкой, дернул. Коричневая холодная жидкость выплеснулась на руки и покрыла смуглую кожу белесыми кружевными разводьями. Запрокинув голову и плотно обхватив горлышко губами, он принялся пить. Он как бы играл на саксофоне и поднимал подбородок все выше, беря трудные ноты.
Опорожнив бутылку, Клямин швырнул ее в песок и вышел из-под навеса. Постоял, жмурясь от резкого света. Казалось, солнце гигантским парашютом прильнуло к песку, и Клямину приходилось ступать по его нагретому и обессиленному куполу.