Он притормозил у гастронома, размещавшегося в доме по улице имени писателя Т. Драйзера. В этом заведении у Клямина был свой человек. У Клямина во многих магазинах были свои люди.
Клямин хотел пройти к директору через торговый зал, но там стояла такая давка, что развел бы руками даже участковый милиционер Федосюк, а Федосюк редко когда разводил руками. Давали сосиски. Последние полгода на городском комбинате встал на ремонт сосисочный цех, и сосиски стали остродефицитным товаром.
Пришлось идти со служебного входа.
Во дворе, у окна, похожего на бойницу противотанкового дота, принимали бутылки. Очередь была небольшая – человек двадцать. Крепкие ребята с мешками, набитыми стеклотарой, стояли как часовые. Бабка с двумя бутылками из-под масла зорко следила, чтобы никто не просочился без очереди. Мужчина с помятой физиономией…
Женщина в комбинезоне с оттопыренными карманами… Последним скучал пляжный сводник Макеев. У его ног высились два туристских рюкзака, из которых ружейными стволами торчали пустые бутылки. Заметив Клямина, старик отвернулся носом к стене, пытаясь остаться незамеченным.
Клямин приблизился к Макееву, провел ладонью по его утлой спине, обтянутой рыжим пиджаком:
– Что, дед, как дружба народов? Наводишь мосты? Одобряю. Лишь бы не было войны.
Макеев дернулся спиной, сбрасывая руку Клямина:
– За собой смотли. Тозе холос гусь. Я хотя бы безвледен.
Клямин удивился и посмотрел на сивый, патлатый затылок старика:
– А я кому вреден?
– Всем!
Те, кто стоял поближе, с интересом прислушивались к странному разговору, готовые вмешаться в любое мгновение. Правда, вид Клямина не вызывал особого желания читать ему нравоучения. Тем не менее женщина, стоявшая перед Макеевым, уже накалялась жаром справедливости. Она со значением взглянула на Клямина и отвернулась.
– Так кому же я вреден, дед? – У Клямина еще теплились добрые намерения, с которыми он подошел к старику.
Женщина обернулась и прищурила глаза:
– Что вы пристали к человеку? Он старше вас вдвое.
– Послушайте, мадам, я только что имел дело с такой же неразборчивой гражданкой. И немного притомился.
– Что вы хотите сказать? – Женщина подперла руками широкие бедра.
Клямин легонько ткнул ее мешок:
– Сегодня, мадам, как назло, принимают целые бутылки. Битые сегодня не принимают. Вы рискуете потерять время. – Он обернулся к Макееву, который явно пытался улизнуть: – Так кому же я вреден, дядя?
Женщина наконец справилась с душившим ее гневом. Она хотела еще что-то произнести. Клямин вытянул указательный палец и поднес к ее толстым губам:
– Ша! Я же предупреждал вас, мадам…
В это время Макеев заметил в светлой стрельчатой арке силуэт милиционера.
– Всем ты вледен, – воспрянул духом старик. – Всему советскому налоду. Нам! – Макеев подстрекательски посмотрел на очередь.
Клямин отвел палец от губ женщины и присвистнул от изумления:
– Это ты, дядя, советский народ? И все эти?.. Граждане! Маляры и плотники, а также люди умственного труда… Сейчас разгар рабочего дня. Настоящий советский народ на рабочем посту. Или все вы в местной командировке?..
Очередь зароптала. Правда, без особого подъема – так, общим фоном. Видно, многих выступление Клямина коснулось непосредственно. И Макеев сник. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что силуэт принадлежит не милиционеру, а военному.
– Я еще посчитаюсь с тобой, дед, – беззлобно пообещал Клямин.
Мог ли он знать, что все получится наоборот!..
Поезд из Свердловска пришел по расписанию.
Тепловоз с прожектором на макушке, словно усталый циклоп, втягивал себя в узкий коридор между двумя платформами, проглатывая последние метры стальных макаронин…
Встречающих было довольно много, и носильщиков не хватало. После сумасшедшей летней работы, один день которой давал каждому из них заработок, равный почти половине месячного оклада простого инженера, многие представители этого благородного цеха притомились и ушли в отпуск. Те же, кто сегодня дежурил, узнавали Клямина – он тут считался своим парнем. Поддерживать с ним добрые отношения – в этом был свой расчет: клиент не оставит без благодарности носильщика, доставшего из-под земли такси в часы пик…
Носильщики интересовались, могут ли они быть полезны Клямину, хотя рядом с ними переминались другие наниматели.
Клямин не знал, нужен ли ему будет носильщик. Но на всякий случай предупредил одного, чтобы тот был начеку.
Нередко внутренним «третьим» глазом человек вдруг замечает то, что пока не зафиксировало зрение. Так иной раз воображаемое опережает реальность. И это воображаемое является в таких подробностях, что кажется, будто ты ощущал его всю жизнь, неизменно видел рядом, чувствовал тепло и запах. Возможно, особые биотоки, предваряя реальность, генерируют желание быть узнанным, понятым, принятым тем, на кого они направлены. И Антон внял этим сигналам… Едва из вагона показался край синего фибрового чемодана, как Клямин догадался, что принадлежит этот чемодан той, кого он встречал. Вот ее профиль. Вот ее тонкая рука. И крупная волна тяжелых светлых волос.
Наталья ступила на платформу.
Ее взгляд тотчас остановился на Клямине. Среди людей, сновавших по платформе, она видела только его. Высокого, хищно-сутуловатого. С длинным острым носом и широким подбородком…
И Клямин смотрел на девушку. Он уже знал, что это она. Нет, он видел ее впервые, никакого сомнения. Девушку с такой внешностью забыть нельзя. И в то же время что-то тревожило его душу. Ему казалось, что даже в уличной толпе он узнал бы ее. Но кого – ее?! Кого она так напоминает?
Наталья оставила чемодан у двери вагона. Она шла осторожно, словно боялась оступиться. Косое солнце, казалось, насквозь пронзало ее фигуру упругим лучом. Светло-голубые глаза девушки потемнели, сузились в слабом прищуре…
Она приблизилась к Клямину. Остановилась. Она смотрела в лицо Клямина, словно сравнивая его глаза – правый, продолговатый, дикий, и левый, круглый, с ясными искорками у зрачка…
– Вы… Клямин, – произнесла Наталья уверенно, не скрывая волнения.
– Клямин. А вы… Наталья.
Она не протягивала руки, все разглядывая Клямина. Она хотела что-то сказать, но запнулась. Торопливо раскрыла висящую на плече сумку, достала большой плотный конверт…
Странное ощущение, овладевшее Кляминым при виде девушки, уже оставило его. Взгляд Клямина подернулся подозрением: он не любил записок, писем, извещений. Как правило, они сулили неприятные сюрпризы…
– Что там еще? – Клямин взял конверт.
Их толкали со всех сторон. Какой-то верзила с чемоданом на плече задел Клямина и протопал дальше.
– Пошли. В машине дочитаю, – быстро произнес Клямин. Носильщик подхватил фибровый чемодан, поставил его на тележку и вопросительно взглянул на Клямина: можно ли подобрать еще клиента, поскольку тележка пустая? Но Клямин отрицательно повел головой.
Он и Наталья пристроились в кильватер горланящему носильщику и молча двинулись вперед.
Автомобиль стоял на противоположной стороне площади.
Носильщик получил три рубля и скрылся с довольной физиономией.
Клямин занял место в кабине, открыл вторую дверь, впустил Наталью, уселся поудобнее и достал конверт.
Наталья ждала первой фразы, первой реакции Клямина…
Она привалилась плечом к стойке кабины, вытянув руки вдоль колен. На грубой дерюге джинсовых брюк ее руки казались прозрачными. Боковым зрением она отмечала каждую линию лица Клямина. Ранние морщины у губ и глаз нитями тянулись по смуглой коже. Волосы светлые – почти такого же цвета, как у Натальи. На несколько тонковатой, но сильной шее поблескивала серебряная цепочка. Она проваливалась в отворот модной рубашки с крупными накладными карманами. Плоские часы с черным циферблатом болтались на чеканном браслете. Такие мужчины нравились Наталье…
Клямин дочитал письмо с непроницаемым лицом. Повертел в руках листок, медленно вложил в конверт. Некоторое время подержал конверт на весу и решительно протянул его Наталье: