Рули взглянул на часы. На радиостанцию идти еще рано. На всякий случай там с утра сидит Стайн. Если понадобится, то он сразу же пришлет за Рули.
— Гуд дэй! — кто-то окликнул американца.
Он повернул голову и увидел Чумакова. Высокий, гибкий, с аккуратно подстриженной бородой, он весело смотрел на Рули своими синими глазами. Рули не удержался:
— А вы, кажется, не особенно огорчены нашим провалом в Марково?
С лица Чумакова сбежало приветливой выражение. Он сердито прищурил глаза.
— Отдельные неудачи не должны нас обескураживать, — ответил он неопределенно, а про себя подумал: «Суяма окажется неблагодарной свиньей, если не оценит по достоинству эту мою операцию». Соболькова, привезшего весть о гибели Губанова, придется убрать. Мертвый никогда не проговорится, а на живого плохая надежда.
— До вечера в Совете, — Рули хотелось побыть одному, и он зашагал прочь от Чумакова.
Чумаков усмехнулся и, довольный собой, направился к складам, около которых толпились люди. В Ново-Мариинске становилось все шумнее. С приближением весны из тундры возвращались охотники, приезжали чукчи из стойбищ, чтобы обменять шкурки на охотничьи припасы и продукты.
Чумаков подошел к складу Бирича, где торговал Кулик, прислушался. Голоса у покупателей были недовольные, даже сердитые. Один из них, чуванец, размахивая рукой, в которой были зажаты две горностаевые шкурки, почти кричал:
— Сколько патронов даешь? Я две шкурки даю. Ты патронов даешь за одну шкурку. Почему?
— Теперь все дороже, — безразличным, усталым голосом отвечал Кулик. — Все дороже. Ревком все разграбил.
— Зачем врешь? — вступился русский охотник с седыми усами. — Вон склад, полный товаров!
— Дерут, сколько хотят! — проворчал человек в облезлой кухлянке и стал выбираться из толпы. — Теперь все на ревком можно валить.
Человек выругался и направился в сторону кабака: Толстой Катьки. Чумаков посмотрел ему в спину: «Наверное, с копей». Чумаков замечал, что новомариинцы все чаще и чаще высказывают недовольство ценами и тем, что делает Совет. Особенное недовольство вызывали непрерывные обыски и аресты должников. Струков со своей милицией старался вовсю. Чумаков знал, что Струков пытается разыскать Нину Георгиевну. Начальник милиции был убежден, что ее и Наташу прячет кто-то из жителей поста. По ночам он врывался в квартиры, все переворачивал, но даже следов женщин не мог найти; он срывал злобу на должниках, список которых ему передал Бирич. Струков арестовывал людей пачками, тащил в тюрьму и здесь их избивал, морил голодом, пока кто-нибудь из родственников или близких не приносил выкуп… Недовольство его действиями на посту росло с каждым днем. Чумаков, постояв еще немного в толпе покупателей, незаметно отошел. «Нехорошее настроение у людей, как бы не быть беде. А впрочем, мне это на руку, чем быстрее, тем лучше…»
Рули, расставшись с Чумаковым, погруженный в раздумье, незаметно для себя оказался около домика, в котором жили Свенсон и Елена. После их свадьбы Рули очень редко встречал Елену Дмитриевну. Сразу же она сказалась больной и почти месяц не выходила. Рули несколько раз навещал ее, но никогда не мог остаться с ней наедине; мешали то Олаф, то прислуга, которую Елена не отпускала от себя, явно боясь остаться с глазу на глаз с Рули. Почему? Какие у нее есть основания, догадки? Разве она знает, что он нашел гильзы от ее браунинга около трупа Трифона? Нет, конечно. Разве она догадывается, что Рули хочет вновь ее близости? Он же ни словом, ни взглядом не дал ей это понять. Неужели он разучился скрывать то, что у него на уме и на сердце? Не может быть. Скорее всего ей неприятно видеть своего бывшего любовника или же она инстинктивно опасается его. Женский инстинкт — вещь загадочная.
Рули взглянул на замороженные окна жилья Свенсона и направился дальше. Спешить не стоит, он выждет момент, удобный момент, когда Елена не сможет отгородиться от него служанкой. Рули прижал к груди руку и сквозь толстый мех шубы нащупал гильзы, которые лежали в кармане тужурки. Вот вексель, который так неосмотрительно выронила Елена, и по нему ей придется платить сполна.
На радиостанции Рули встретил суетившийся Учватов. Его оплывшее жирное лицо вздрагивало при каждом движении, как желе.
Он старательно помог Рули снять шубу и бережно повесил ее на крючок.
— У нас тут тепленько, хорошо. Садитесь, отдыхайте.
Учватов подставил Рули табуретку, а сам продолжал стоять. Рудольф взглянул на Стайна, который сидел на деревянном диване, вытянув ноги.