— Прости меня, веточка ты моя зеленая…
То, что он назвал ее зеленой, ничего хорошего не сулило! Он всегда называл ее так, когда собирался преподнести какую-нибудь неприятность — что-нибудь вроде укола или горького лекарства.
— Папа! — воскликнула она горестно.
Он отнял ее ладони от своего лица и взглянул на нее.
Глаза его вроде бы не обещали никакой неприятности. Совсем наоборот, глаза у него были сейчас как у озорного мальчишки. Даже не как у Вовки, а как у известного всей школе Потанина-младшего.
— За что тебя простить? — спросила она с недоумением.
Он помолчал немного, глядя на нее по-прежнему снизу вверх.
— За то, что мама на этот раз, кажется, меня не простит.
— Почему?
— Да потому что такого уж она мне не сможет простить! Это будет самый убийственный факт, до которого и тете Вале никогда не додуматься.
Она не сразу поняла, к чему он клонит. Она сидела и все хлопала и хлопала ресницами. А потом, кажется, стала понимать…
Круглое, скрипучее слово «авантюра», похожее на колесо от телеги мистера Баркиса, стремительно, с оглушительным грохотом, круша все на своем пути, скатилось с альпийской вершины и переехало Ветку пополам!
— Папа! — воскликнула перееханная пополам Ветка. — Ты что? Ты что, папа? Ты же… ты же сам сказал, что последствия непредсказуемы!
Глаза его стали серьезными — словно никогда и не было на свете Потанина-младшего.
— Да. Я так сказал. Я это знаю.
— И что же? И как же теперь? — спросила она растерянным шепотом, ужасаясь тому, как по неожиданному, по невероятному начинала срабатывать ее глупость, которая теперь казалась ей еще большей глупостью. — Что же теперь?
— А теперь будем доказывать!
— Что доказывать?
— Что убийственный факт — действительно факт. И в сущности, разве надо доказывать? Ты же сама сказала, что она поверит.
— Настя? Поверит, конечно.
— Значит, и не надо будет ничего доказывать! Тем более что у меня доказательств нет!
— Нет? — переспросила все еще никак не могущая прийти в себя Ветка.
— Нет! Абсолютно никаких! Понимаешь, беда какая — и отголосков-то ведь тоже нет!
Вот уж никак нельзя было ожидать такого от ее всегда серьезного, всегда спокойного, даже солидного отца! Никак нельзя было ожидать, что он втянется по собственной воле в такую беспросветную авантюру!
А Настин дед! А Настина мать! А бабушка? А отчим? Что скажут все они? Да и вообще, что же скажут все? Все люди на земле что скажут?!
Он словно угадал ее мысли:
— Ты же сказала, что она поверит!
— Она-то поверит!
— Ну, а это самое главное! Что нам еще надо?
— Папа! — воскликнула Ветка почти с угрозой. — Имей в виду, я тебя не очень тянула в эту… авантюру! Ты — сам!
— Сам! Разумеется, сам! — сказал он быстро. — Сам!
— Папа! — умоляющим шепотом произнесла Ветка. — Папочка! Миленький! Не надо…
Он поднялся и отошел к окну.
Ветер за окном разорвал метельные тучи, висевшие над городом. В город прорвалось солнце. Оно скользило по оконному стеклу стремительными бликами — по стеклу, по подоконнику, по лицу стоящего у окна, вполоборота к ней, отца. Словно крошечные яркие языки пламени… И Ветке вдруг показалось, что лицо у него сейчас точно такое же, каким было в тот день, когда он дрожащей рукой шарил по стене, искал выключатель, чтобы погасить багрово-черный мрак красного фонаря.
— Папа!
Он повернулся к ней. Нет. Лицо его было другим. Таким своего отца Ветка еще видела. Такими она видела солдат — в кино, на картинах о войне. Такие холодно-суровые, беспощадные лица были у солдат, идущих в бой.
— Папа! — воскликнула Ветка. — Что с тобой? О чем ты думаешь?
— Я? — переспросил он спокойно и вдруг улыбнулся ей. — А я думаю, дочка, о том, что ведь, наверно, нам надо ее чем-то покормить…
— А чем? — растерянно пролепетала Ветка. — Наверно, обедом?
— Так, наверно, его надо как-то приготовить?
— Ага! — сказала Ветка. — Только как ее одну оставить? Ведь тебе тоже давно нужно в постель.
— А она, по-моему, спит, — сказал он, приоткрывая дверь кухни.
Настя и в самом деле спала. Спала спокойно, словно и не в чужом доме была, а в своем собственном, в родном. Словно успокоилась и решила здесь наконец-то как следует выспаться.
— Ну что ж! — сказала Ветка, невозмутимо пожав плечами. — Ну что ж! Все прекрасно! Пусть спит… А тебе тоже надо в постель. Вернусь — проверю! Вот только всего этого и не хватало на мою голову!
* * *На улице было морозно, и сквозь разорванные облака ярко светило солнце, заставляя снег совсем по-новогоднему, празднично искриться. Все словно радовалось тому, что метель, так упорно наступавшая утром на город, отступила, ушла — за дальний, самый дальний горизонт. А Ветка шла по улице и не видела ни светлых облаков, ни морозного солнца, ни искрящегося снега. Она шла и думала о том, что вот теперь действительно стоит на самом трудном в своей жизни рубеже — когда надо решать и делать что-то очень важное самой, самостоятельно.