— Постой!
Торопясь, рывками, она размотала шарф и укутала им шею Валентина так плотно и тепло, что он теперь и голову-то мог повернуть с трудом. Она думала, что он тут же рассердится и вернет ей шарф, но он не стал противиться, послушно подставил шею под шарф и только чуть улыбнулся посиневшими от холода губами. Наверно, он и в самом деле страшно озяб и был благодарен ей за этот такой теплый и толстый шарф.
Он отошел от нее и вскоре скрылся из виду. А Фаля без него сразу почувствовала себя совсем одинокой.
По соседству находился ряд, где приезжие колхозницы продавали масло. Здесь же обычно продавали и мед. Но теперь почему-то не было ни одного продавца с медом. Это Фалю встревожило. Там, с краю, далеко за ларьками, у самого забора, тоже иногда продавали мед, но Фале этот ряд не был виден. Она забеспокоилась — вдруг сегодня на рынке меду нет вовсе. На дворе первый день такой ранней зимы, холодно. А мед везут издалека.
Она стояла, наверно, уже не меньше получаса, и никто еще не заинтересовался ее ковром. Редкие покупатели подходили, смотрели и шли дальше. Они искали на толкучке обувь, какую-нибудь одежду, самое необходимое. А ковры никому не были нужны. Ноги у Фали озябли, и ветер продувал ее пальтишко насквозь. Она решила для себя, что, пожалуй, не будет торговаться, уступит и купит поменьше масла, потому что главное все-таки — мед.
Рядом с Фалей стояла маленькая худенькая девушка лет семнадцати в заношенной шубейке и большом рваном платке. Из-под платка выглядывало бледное, но очень красивое лицо с большими, необыкновенно синими, совершенно синими глазами, и выбивалась на лоб, затеняя его каштановой тенью, и на тоненькие брови волнистая прядка волос тоже необыкновенно красивого цвета. В другое время Фаля сравнила бы цвет этих волос с цветом шоколада, но теперь это было слишком далекое воспоминание, и она подумала, что волосы у девушки напоминают своим цветом ореховый колоб.
Наверно, девушка стояла давно, потому что сильно озябла, а жалкие ее сокровища никто не покупал. Девушка продавала глиняную кошку-копилку с отбитыми ушами, фаянсовую сахарницу без крышки и давно слинявшую куклу-матрешку. Фаля сразу поняла, что девушке совсем плохо и что принесла она сюда, наверно, самое последнее.
— Не покупают? — участливо спросила Фаля. — Я вот тоже стою.
— У тебя-то должны купить! — ободрила ее девушка. — Вон какие цветы. Как живые… И на черном. Это так красиво — на черном… Будто ночью в лесу живые цветы светятся. Если бы у меня хоть какие деньги были, я бы сразу купила. Вы тоже эвакуированные, да?
Нет, — ответила Фаля, — мы местные.
— Местным все-таки легче, — вздохнула девушка. — А мы вот к тетке в деревню эвакуировались. А как вот теперь дотянуть до лета, не знаем.
— А мне мед нужен, — неосторожно сказала Фаля.
— А! — уже чуть холоднее взглянула на нее девушка. — Мед! А мне — хлеб!
Она произнесла это с обидой, и Фаля смутилась:
— Вы меня не поняли! Мне тоже нужен хлеб. Но у меня мама тяжело больная, и сказали, что мед поможет…
— Ну да, — думая о чем-то своем, грустно сказала девушка. — Вам-то, городским, карточки выдают. У вас хлеб каждый день есть…
«Ей еще труднее», — подумала Фаля. Кошка с отбитыми ушами и эта жалкая слинявшая матрешка — кто ж это купит! А этой девушке, пришедшей сюда из деревни, может быть, пешком по такому-то холоду, не мед, ей хлеб нужен! Она представила себе, что у этой девушки тоже тяжело больна мать и врач сказал: «Нужен хлеб!»
— Сколько за половик-то, дочка?
Фаля встрепенулась. Женщина в пуховом платке и в новых валенках с большой плетеной корзиной в руках рассматривала ковер.
— Это не половик! — воскликнула Фаля с обидой. — Это — ковер! Его нельзя на пол!
— Ковер? — недоверчиво переспросила женщина. — Да вон они, ковры-то, позади тебя продаются. Настоящие, ручной работы.
— Этот тоже — ручной! — возразила Фаля. — И он вовсе не половик… Он у нас на стенке висел.
— Ну, это вы на стенку что угодно могли повесить, дело ваше! Да только половик и есть половик. Сколько просишь?
— Его нельзя на пол! — поддержала Фалю девушка с кошкой. — Это же очень редкая работа!
— Ну и что ж из того?
— Это ковер! — упрямо повторила Фаля. — Это ковер, а не половик, по нему нельзя ногами…
— Ну, а ковер мне не нужен, — сказала женщина с корзиной и отошла.
— Так ты его никогда не продашь, — негромко сказала девушка. — Ты не сердись на них… Не все же знают, что это ковер, что он дорогой.
Девушка поняла ее. Поняла и пожалела. Но Фаля, разволновавшись, все равно долго не могла успокоиться. Так долго, что когда наконец-то опомнилась, увидела, что ряд, где продавали масло и мед, опустел совсем. А вдруг и в том ряду, за ларьками, уже никого нет? И Валентин, как назло, ушел куда-то и не появляется.