Тот сидел на самом краю скамьи, жевал бублик и старался, чтобы он как можно слышней хрустел под зубами. Расправившись с бубликом, Соломон Мудрый блаженно закрыл глаза.
— Не спи, думай, ты же мудрый! — обратился к нему Добрыня.
Соломон Мудрый не ответил. Курносый, круглолицый, с желтой шевелюрой, похожей на нимб подсолнуха, он только досадливо махнул рукой.
Но Петух и Добрыня глядели на него требовательно и строго. И Соломон Мудрый заявил:
— Надо узнать, где она живет, слепить из хлеба наган и прийти к ней ночью: «Убьем, если не пошлешь нас в плавание…»
Петух и Добрыня долго тряслись от смеха, не в силах выговорить ни одного слова.
— Пацаны, — решил наконец Петух, — дадим девчонке бакшиш, только надо узнать, что больше всего нравится ей…
Уже близился вечер, ветер дохнул прохладой, утихли птицы в темнеющем небе, а три мальчика всё не могли придумать, что бы такое преподнести девушке. Наконец Соломону Мудрому — он был всех глазастей — поручили узнать, что больше всего нравится ей.
Лишь на вторые сутки агент особого поручения, неотступно следивший за Симой, появился на рынке. Он заявил, что больше всего на свете она любит яблоки.
— Сидит после работы у себя во дворе, в беседке, читает книги и грызет яблоки. Считал, съела шесть штук… А живет в Каретном переулке.
— Яблоки так яблоки! — одобрительно произнес Петух и повел всех в яблочный ряд.
Только они собрались прицениться к яблокам, как к ним подошел подметальщик базарной площади дед Еремей.
— Видно, с дитем что-то случилось… — сообщил он, невесело кивая головой.
— С каким дитем?
— Второй день сижу без газет. Может, заболел? Может, машина задавила… Утренний Конь — пацан аккуратный…
Все это показалось странным. Утреннего Коня они считали своим. К тому же они недавно незаслуженно обидели его.
— Похоже, с Крючком сцепился, — сказал Петух. — С ним надо нам повидаться.
— А как же яблоки?
— Купим вечером на постоялом дворе.
Они нашли продавца «Вечерки» на черной бирже на Дерибасовской, угол Екатерининской, где шел оживленный торг иностранной валютой.
Два сигнальщика, два почтенных старца с ястребиными глазами, охраняли биржу. Заметив издали что-нибудь подозрительное, предвещающее облаву, они начинали отчаянно кашлять, и кашель их был особый, как рокот медной трубы. Тогда в один миг валютчики исчезали. Но сегодня на бирже царил покой. В руках Крючка красовалась пятидолларовая бумажка, явная липа, что в те дни печаталась в Одессе на Кастетской улице.
Петух, Добрыня и Соломон Мудрый выросли перед Крючком, как шквальная зыбь перед утлым корабликом.
— А что, что я вам такое сделал? — жалобно заскулил Крючок, догадавшийся, о чем пойдет речь.
— Говори, что было? — потребовал Петух.
— Он первый выбил мне зуб… Взял и выбил…
— Так ты с ним дрался?
— Он первый… Видите, зуба нет…
— Плевали мы на твой зуб. Говори, где Конь?
— Как будто не знаете?
— Не знаем.
— Скажу, если не будете бить.
— Ладно, говори!
— Он на «Восходе», что стоит в Карантинной гавани… Убей меня господь бог, если он не там…
— Значит, ты за ним следишь?
— Теперь, истинный крест, не буду…
— Что-то ты стал сильно набожным, — усмехнулся Петух. — Только знай, если еще тронешь Коня, не дожить тебе до первого воскресенья.
«Восход» и вправду стоял на причале Карантинной гавани. Это был буксирный катер, весь черный от бортов до трубы, напоминающий собой черного быка, грозно наклонившего голову. Несколько моряков отдыхали на юте, возле буксирной дуги, и среди них находился Утренний Конь.
Зависть, как удары отравленного кинжала, пронзила сердца Петуха, Добрыни и Соломона Мудрого.
Мир для них словно перестал существовать. Перед ними потемнела морская даль. Вот так Утренний Конь! А они ради него бросили дело…
— Посвисти! — приказал Петух Добрыне.
— Не придет. Испугается, — сказал Соломон Мудрый.
Но Утренний Конь явился. От него несло запахом машинного масла. С матерчатой сеткой на шее и карманами куртки, набитыми обтирочной паклей, он выглядел настоящим судовым машинистом. Не моргая, он глядел на Петуха, Добрыню и Соломона Мудрого.
Те долго молчали. Никто не мог найти нужного слова. Молчал и Утренний Конь. Если при драке с Крючком он выкрикнул дерзкое «сдохни», то на этот раз он спокойно ждал начала боя.
— Держись! — крикнул Петух.
— Ладно, — ответил Утренний Конь.
Он снял с себя куртку, вытащил из кармана брюк французский гаечный ключ и положил в сторону на землю.