Кирилка приносит воду в консервной банке.
Но вода холодная. Девочка может простудиться. Развести в сарае огонь опасно. Разжечь костер во дворе?.. Пламя привлечет внимание патрулей… Недолго думая мальчики набирают полные рты воды и таким образом согревают ее.
Наконец титаническая работа закончена. Три маленьких одессита совершили чудо. На одеяле лежит девочка, умытая подогретой во рту водой, светловолосая, с глазами — синими пуговками. От девчонки исходит мягкое персиковое сияние.
Но впереди самое главное. Соньку надо кормить. Единственное, что они могут предложить ей, это разжеванный хлеб в тряпочке. Так, они видели, кормила ребенка одна цыганка.
Девочка смешно чмокает губами. Ей дают еще немного пресной воды из фляги, и, напившись, она закрывает глаза.
Дождь шумит. Дом деда Савелия темен, почти угольной черноты, но море еще чернее. Самое время оставить берег. Васька деловито заворачивает девочку в одеяло и направляется с ней к баркасу.
— Вернись! — тоном, не допускающим возражения, останавливает его Павлик.
— Ведь пора, — говорит Васька.
— Оставь девчонку в покое! — требует Павлик.
А море не ждет. Вот сердито выплескивает волну, и соленые брызги обдают палубу баркаса. Вот, дохнув ветром, словно из огромного меха, отходит назад, чтобы вновь с разбегу накатиться на берег.
Головы мальчиков ходят кругом. Мысли, одни отчаяннее других, сменяются тревогой. Если взять девочку с собой в море, погибнет без молока. Где-то на Садовой улице живет бывшая сторожиха детдома. Может быть, она заберет ребенка?
Решающее слово за Павликом. Что скажет старший? Он ничего не говорит. В глубокой задумчивости Павлик выходит из сарая и возвращается с мачтой. Так же молча приносит парус, весла и сверток с пищей.
— Идет шторм, — помолчав еще немного, сообщает Павлик своим друзьям.
И как бы в подтверждение его слов море вновь выбрасывает на берег волну, но на этот раз длинней и гривастей.
В заботах о девочке проходит ночь. Васька лежит на рогоже и думает о Сонькиной маме. Ей не вернуться к своей дочке. Он слышит музыку. Она сурова и печальна, и печали этой нет ни конца, ни края. Ему снятся белые светящиеся руки женщины. Они вдруг становятся двумя белыми чайками и кружатся над их баркасом, развернувшим парус в утреннем море… Он слышит голос Павлика: «Идемте к сторожихе, я знаю, где она живет… Девчонка совсем голодная!» — и просыпается.
Сонька — она завернута в шаль — доверчиво глядит на мальчиков. На ее лице ни кровинки.
Они выходят на улицу. По небу рассвета мечется ветер. На улице пусто. Лишь одна старуха в мужском пальто не спеша бредет им навстречу.
У старухи черные глаза, седые волосы, в одной руке она держит ведро — в нем угольный перегар, — а в другой сумку с початками сухой кукурузы.
— Откуда вы взялись, мальчуганы? — удивляется она. — Э, конец света, да у вас дитя?
Павлик хмурится. Если на них обратила внимание эта старуха, значит, их непременно задержат, если даже он будет идти один с Сонькой.
У пожилой женщины смуглое морщинистое лицо. Она щурит свои глаза, и что-то похожее на участие мелькает в них. Но может быть, Павлик ошибся? Нет, не ошибся. Старухе, пожалуй, можно довериться.
— Тетя, — обращается он к ней, — что вы возьмете, чтобы отнести девочку в город?..
— Я?.. Что с вас возьму? — как-то сразу заинтересовывается старуха.
Она ставит ведро и сумку на землю и долго глядит на мальчиков, очень долго, потом переводит взгляд на свои руки, словно держит в них что-то таинственное, видимое лишь одной ею.
— Так, а что вы даете? — наконец спрашивает она.
— Банку тушенки, — предлагает Павлик.
— Еще буханку хлеба, — добавляет Васька.
Старуха подходит к Соньке, которую Павлик держит на руках, и отворачивает край шали.
— Мало даете… — бормочет она. — А дитя, я знаю, где вы нашли. Возле Сортировочной станции… Опасное дитя… Еврейское… За него смертная казнь… Так что вы не скупитесь…
— Есть еще три яблока, — говорит Кирилка.
— Что?
— Ну, три яблока…
Морщины на лице старухи увеличиваются вдвое.
— Конец света! — вдруг весело хохочет она. Ее просто корчит от смеха. Похоже, что она не смеялась целую вечность, так неудержимо продолжает она смеяться.
Смеясь, она снимает со своей шеи серебряный крестик, торопливо надевает на Соньку и берет ее на руки. Теперь фашисты не скажут, что Сонька еврейка…
поет старуха и добрым голосом говорит: — А теперь вернемся назад, к деду Савелию… У меня от его дома ключи…