— Разбойница?
— Все меня так зовут. Теперь вроде как фамилия. А настоящая — Арнаутова Варвара. Да ладно…
Ольга поняла, что девочке об этом не хочется больше говорить, и она, почему-то вспомнив о своем доме, спросила:
— Ты бывала, Варя, в Одессе?
— А как же! Гостила. Там у меня дядька шофер, Николай, — стараясь позвучней шлепать ботинками по лужам, оживилась Варька. — И море видала.
— Понравилось?
— Ух, какое оно! — весело ответила Варька. Я весь день купалась. А на берегу было тихо-тихо. А потом ветер как дунет в свои дудочки, а у него их целая тыща, — и пошла музыка! Волны на берег выбрасываются! Аж стонут! Над ними чаек белым-бело. Кружатся. Я такую погоду люблю.
Ольга с удовольствием слушала девочку, которой так понравилось море.
— Значит, две нас теперь морячки, — сказала она. — Но где же козыревские огни? Как бы ты не слегла.
— Не слягу. Я босая по снегу бегаю. Все говорят — я железная. А огней не видать, потому что мы низиной идем, сейчас покажутся снова, левее.
— Нет, не похожа ты на разбойницу, — стараясь получше разглядеть в темноте Варино лицо, сказала Ольга.
— А все так зовут в Козырево.
Ольга задумалась и спросила:
— Не хулиганка ли ты, девочка?
— Есть малость. Я свистеть люблю.
— Свистеть?
— А вот! — Варька сунула два пальца в рот и издала такой пронзительный и долгий свист, что Ольга даже испугалась.
— Теперь я вижу, ты настоящая разбойница.
— Ага. Я из школы исключенная. Из шестого…
— Как же так получилось?
Варька замедлила шаги, грустно вздохнула и сказала:
— Из-за цветов. У нас в классе все бумажные стоят на подоконниках, тронешь — зашебаршат под рукой, как жуки в соломе… Я живые принесла из дому, в вазоне, симферопольские гвоздики. Целое лето в нашем садике их выхаживала. А когда буря была, то я даже ночь не спала, все стерегла от ветра. В классе, как их увидели, так и захлопали все в ладоши: «Браво, молодец, Варька!» А вазон в это время выпал из моих рук на пол. И вдребезги…
Тут Никанор Павлович вошел и сразу рассердился:
«Арнаутова, всегда с тобой что-нибудь приключается. Подбери живо и выбрось все в мусорную бочку!»
«Никанор Павлович, — сказала я, — черепки выброшу. А цветы?»
«Все, все в мусорную бочку!»
Я говорю:
«Ведь цветы спасти можно. Они же ни в чем не виноватые!»
«Так не хочешь?» — спросил он и стал все мои грехи за шесть лет вспоминать. И как я на черешню лазила, и как его индюков дразнила, и как члена областной комиссии в золотых очках на реке своим свистом до смерти напугала, и как дикого гусенка принесла в школу, и как отцу в графин с водкой головастиков напустила. Ходит он по классу, и вдруг ногами по цветам, по цветам. Сейчас думаю, что нечаянно он это сделал. Но только я тогда сама не своя стала, вроде как на меня наступили. Вышла я в коридор и от злости как засвищу!
— Очень нехорошо получилось, — сказала Ольга.
— Знаю. На другой день мамка просить ходила. «Не старайтесь, — сказал он, — и на порог не пущу ее!»
Ольга внимательно слушала девочку. Будь она на месте Никанора Павловича, она простила бы ее. История неприятная. Он погорячился. Да и Варя, по всему видно, нервная девочка. Придется отучить ее от разбойничьего свиста. Но что с ней?
Варька шагала впереди, опустив голову и приподняв плечи.
— Ты плачешь, Варя?
— Угу.
— Не надо. Все уладится, девочка. Варя, что это там, в небе? Слушай, слушай, журавли к морю летят и дальше, за само море… Вернутся и принесут на своих крыльях веселые зеленые дни! Последние журки…
— Журавчики, — подтвердила Варька. — А я исключенная… журавчики…
— Не плачь.
Но Варька еще долго плакала. Слезы, смешиваясь с дождем, текли по лицу девочки.
«Пусть выплачется, — думала Ольга. — А в школу Варька вернется…»
Журавли летели. И Ольге казалось, что и перед ней, как перед журавлями, поет ветрами большое тугое небо, и в нем, за темными тучами, звезды, звезды…
Когда они пришли в Козырево, было одиннадцать часов вечера.
— Есть ли тут гостиница? — спросила Ольга.
— А зачем? Вы у бабки Алены остановитесь. У нее комната свободная… — все еще всхлипывая, но уже тише, ответила Варька. — Идемте со мной…
Возле дома Алены Васильевны Ольга проверила свои документы, лежавшие во внутреннем кармане пальто, паспорт, комсомольский билет, направление на работу, и, задумавшись, сказала:
— Варя, завтра мы непременно встретимся с тобой.
— Не встретимся, — сказала Варька.
— Что это ты выдумываешь?
— Ничего.
Лишь только теперь, при свете фонаря, Ольга по-настоящему разглядела девочку. На ней была ватная стеганка, шапка-кубанка из черной смушки и крепкие мальчиковые ботинки на толстой подошве. Варькино лицо с небольшими оспинками на левой щеке было красиво той особенной красотой, которая открывается не сразу, а открывшись, надолго запоминается.