— Сидела бы там… — угрюмо проворчал Левка.
— Не скули, старуха стоящая!
— Пусть даже вся золотая.
— Странный ты сегодня… Пойди-ка к Серебряковой и принеси тетрадь.
— И об этом знаешь?
— А как же… Сама велела оставить.
Левке ничего не оставалось делать, как принести ненавистную тетрадь домой.
— Читай, — сказала мать насмешливо.
Морщась словно от зубной боли, Левка открыл последнюю страницу. На ней косым почерком Зины Туркиной писалось:
— «В столовую ходил редко…»
— Постой, — остановила мать сына. — Это же почему?
— Жарко… Сам варил юшку…
— Так, читай дальше…
— «Дашу Гранецкую обидел… Не давал купаться… Обливал морской водой…»
— Не стыдно ли тебе слабых обижать, Левка? — Мать покачала головой и сказала: — Читай дальше.
— «Выловил восемь скумбрий. Продал их курортнице, а деньги истратил на мороженое».
— Остановись! — строго произнесла мать. — Эх ты, торговец рыбой!
Левка закрыл тетрадь.
— Курортница силой упросила… Говорила — никогда не пробовала.
— Зачем же брал деньги? Взял бы и подарил…
Лицо матери с красивыми коричневыми глазами от гнева побледнело. Он знал: сейчас она раз-другой хватит его по спине своими маленькими крепкими кулаками. Но мать лишь презрительно покривила губы, и для Левки это было хуже всякого наказания.
— Я совсем не хотел… — пробормотал он смущенно.
— Молчи! — сказала мать.
Левка сел на диван, исподлобья поглядывая на мать. Вот она прошлась по комнате. Вот шире распахнула окно, задумалась.
И Левка опустил голову.
— Послали бы меня на подвиг опасный… В ракету бы посадили… Показал бы всем, какой я торговец рыбой! — сказал он с обидой.
— Кто же тебя пошлет?
— Кто? Советское государство!
— Советское государство не посылает детей на опасные подвиги… потому что любит вас… А подвиги ваши все впереди…
Спустя час мать подобрела и сказала:
— Эх ты, Лев, царь зверей…
Всего лишь одни сутки провела она с сыном на берегу и снова отправилась в море на своем «Орле».
Пришло письмо.
Писал Борис Удалой.
«…Плывем по Днепру на барже, а кругом такая красота страшная, что башка кружится…»
Левка не стал читать дальше. Будь у него крылья, он бы мигом подался к друзьям. Положив письмо на стол, он вышел к морю с удочкой.
Но утро не принесло рыбацкой удачи. Бычки шли мелкие. Левка собрался было вернуться домой, но тут же увидел на воде, вблизи берега, нырка — дикую остроклювую морскую уточку. Нырок был совсем молодой. Заметив Левку, он подплыл еще ближе и стал кружиться возле него с кокетливо склоненной набок головкой.
Что с Левкой сделалось в эту минуту, он не понимал сам, он никогда не был жестоким, наоборот, всегда любил птиц, а вот сейчас, весь в каком-то охотничьем азарте, он закинул в море крючок с креветкой.
Нырок, доверчиво схвативший приманку, резко жалобно вскрикнул от нестерпимой боли.
Левка потянул птицу к берегу и сразу выпустил из рук леску: кто-то, подойдя сзади, принялся крутить ему уши, приговаривая:
— Так вот где ты, горе-охотник, мой внук Левка?
Это была пожилая женщина с темными загорелыми руками, как у заправской рыбачки.
— А-а-а-а! — вырвавшись от нее, только и мог произнести Левка. А потом он рассердился. — Наезжают сюда всякие!.. — сказал он с обидой. — Тоже мне… Нашлась бабка… И совсем не похожа на умирающую. Видать, хитрая. А может быть, ты и не моя бабка?
— Я самая! — подтвердила бабка Вероника.
Она осторожно извлекла крючок из горла нырка, посадила птицу на воду и, глядя, как она, гневно вскрикивая, уплывает вдаль, сказала:
— Нырков никто не ест… и не приручить… Зачем же губить? Ну ладно, давай мириться.
— Не хочу! — сказал Левка.
Он повернулся и пошел было в сторону, но, вспомнив наказ матери, возвратился. Теперь он внимательно поглядел на пожилую женщину. Он думал, что у бабки Вероники желтое морщинистое лицо, а на поверку вышло другое… Лицо у нее было смуглое, чистое, почти без морщин, с добродушными, улыбчивыми глазами.
— Что же ты молчишь? — спросила она.
— Не молчу… — ответил смущенный Левка. — Значит, приехала?
— Приехала.
— Умирать?
Бабка Вероника кивнула головой и, как бы извиняясь, сказала:
— Восемьдесят годков.
— Чего же телеграмму не дала? — спросил Левка.
— Не дала. Видишь, и получилось веселее.
— А как ты узнала, что это я, Левка?