Вспомнив старые детективные фильмы, я, прежде чем войти в квартиру, осмотрел дверные замки. На них не было царапин и открылись они легко: похоже, в них никто не ковырялся. В самой квартире тоже всё было на своих местах, никаких чужих следов. Крутящееся кресло перед компьютером — в том самом положении, в каком я бросил его, когда развернулся и встал, чтобы отправиться на встречу с Биллом в "Евгения и Парашу".
Надо было браться за дело, а внутри у меня что-то сопротивлялось. Задача казалась непосильной, обещанное Акимовым богатство — химерой. Единственное, чего мне хотелось, — опять оказаться рядом с Милой в теплой постели и больше оттуда не вылезать. Но теперь, когда я сам раздал авансы, и не только Миле, но еще и Акимову с Биллом Шестаком, это возвращение надо было заслужить. И я включил компьютер.
Двое суток я провел дома взаперти. Не выпил ни одной рюмки водки, лишь глотал крепкий кофе и заставлял, заставлял свою несчастную, трезвую голову перемалывать невероятную проблему: беспощадная власть и не менее беспощадная революционная партия взяли и заключили между собой перемирие. Казалось, будто обе стороны больше не хотят расшатывать стабильность, сковавшую страну до пролежней. До того, что мы теперь, за отсутствием других поводов к народным праздникам, отмечаем юбилеи наводнений. У меня в голове крутился мною самим придуманный анекдот: "Когда будет следующий юбилей? Через шесть лет — двухсотлетие Великой Холеры". По-моему, остроумно, да только кому его расскажешь? Кто его поймет, кто сейчас помнит про Болдинскую осень и всероссийскую холеру 1830 года?
Я валился на диван, задремывал на час-другой, вставал и опять взбадривался густым, черным кофе, от которого пульс у меня становился пулеметным. С чашечкой в руках подбирался к окну. Чуть отдергивая занавеску, выглядывал во двор. Казалось, каждый человек, который там, внизу, не просто проходит мимо, а задерживается хоть ненадолго, источает угрозу. И бедная Мила, сейчас, наверное, тревожилась обо мне, но я боялся ей позвонить, потому что мои телефоны — хоть городской, хоть личный — могли прослушивать. Это дело нехитрое, намного проще, чем точная слежка за перемещениями телефонного номера.
Я понимал, что, сидя в квартире, подвергаюсь наибольшей опасности, что лучше было бы как раз двигаться, путать следы, хотя бы прятаться у Милы, но не мог оторваться от работы, не получив результата.
Хорошо: что такое революция вообще? Кровоизлияние, вызываемое закупоркой государственных жил. Свежая кровь разрывает забитые тромбами старые сосуды. В нашей Гражданской войне Красная армия превзошла Белую в военном искусстве. С обеих сторон командовали бывшие царские офицеры. Однако в Белой армии сохранялась прежняя иерархия: поручик оставался поручиком, капитан — капитаном, генерал — генералом. В Красной же армии открывался широчайший простор для талантливого, честолюбивого офицера. Вчерашний прапорщик взлетал в командармы, поручик становился командующим фронтом, полковник — главнокомандующим. Красные сумели обеспечить максимальный выход человеческих способностей, белые — нет, и это было одной из главных причин их поражения.
В смутные девяностые, когда общество бурлило и в новой "элите" шла нескончаемая перетасовка, никакие разумники появиться не могли. Как только общество окостенело, их появление в России стало неизбежным. Разумеется, они выступали исключительно за справедливость и сами в это свято верили, но, в конечном счете, они — та самая свежая кровь, нереализованные таланты, прапорщики-командармы и полковники-главнокомандующие. Они подготовились, вступили в бой, это было понятно и логично. Однако самое интересное и самое важное начинается там, где логика внезапно разрушается. А разрушилась она загадочным перемирием разумников с властью. И как же это могло вывести меня на их след?..
Когда на третьи сутки в моем мозгу выстроилась наконец более или менее ясная картина, я был так измотан, что даже не слишком удивился ее поразительной простоте. Лишь мельком подумал — в очередной раз, — насколько хозяева "Невы-Гранита" не доплачивают мне, как аналитику. Не чувствовал я и большой радости от того, что пресловутый кончик нити оказался в моих руках. Умственные упражнения, во время которых я рисковал только своим здоровьем из-за крепкого кофе и бесчисленных сигарет, закончились. А всё самое трудное только начиналось. Теперь надо было разматывать смертельно опасный клубок голыми руками.