— В туалете, по коридору направо, — ответила она и вышла.
Я выкурил полпачки сигарет, по одной примерно через каждые двадцать минут (часов не было, а включать компьютер в кабинете Элизабет, чтобы узнать время, показалось неловко). Никогда еще не курил так часто, горло и бронхи саднили от копоти, но это занятие хоть как-то меня отвлекало. Мыслей тоже не было — плясали, перемешиваясь, какие-то обрывки, словно цифры в зашифрованном номере, с которого позвонил мне Билл. Что произошло, отчего он так встревожился? Почему мне самому так страшно? Я же знал, принимая задание Акимова, что оно связано с риском, а теперь меня чуть ли не трясет. Легко быть смелым в компании, лицом к лицу с явной опасностью, как тогда на полигоне, в горевшей испытательной. Но жутковато быть в пустоте одиночкой, не знающим, откуда обрушится удар.
В коридоре я несколько раз встречал сотрудников института. Молчаливые мужчины и женщины в белых халатах не проявляли удивления при виде меня. Они сухо кланялись мне (я с той же любезностью отвечал) и, не сбавляя шаг, спешили по своим делам. Ни разу я не услыхал никаких разговоров. Ничего подобного тем нескончаемым дискуссиям с трепом и смехом, так памятным мне по молодым годам, проведенным в ракетном НИИ. Конечно, плотные двери здешних кабинетов гасили звуки, но и в коридорах, в самой атмосфере этого странного научного заведения чувствовалась железная дисциплина. Граничившая, пожалуй, с нервным напряжением, созвучным моему собственному. И вспышка ярости, охватившая Элизабет при подозрении на разглашение тайны, вписывалась в общую картину.
Было однако и нечто, с суровой обстановкой никак не вязавшееся. Я просеял свои впечатления и вспомнил: потешная маска Ромео при входе, веселый смех, с которым Элизабет меня встретила. Может быть, это всё тоже своеобразная маскировка? Наподобие вулканического словоблудия ученого филолога Сергея Иоанновича Князева?
За окном уже смеркалось, когда Элизабет быстро вошла в комнату с распечатками в руках. Я невольно вздрогнул, — кажется, она этого не заметила, — и успел подумать, что не особенно-то и жажду увидеть результаты поиска. Что бы она там ни откопала, это не даст мне ничего, кроме каких-то адресов, куда я должен буду сунуться, как мышь во взведенную мышеловку.
Элизабет бросила распечатки на стол:
— Вы были правы! Чуть-чуть не угадали разновидность бизнеса, но я запустила поиск пошире, и ваша схема сработала.
Стараясь сохранять невозмутимый вид, я взял листки. Руки у меня не дрожали, хотя казалось, что бумага обжигает пальцы, а черные буквы на ней иголками колют глаза.
Элизабет следила за мной:
— Вы удивлены?
Черт побери! Строки этого текста всё же прошибли мое отупение! И поразило меня не то, что несколько десятков небольших ресторанов и кафе в разных городах России, от Пскова до Томска, — "Закусончик", "Веселые поварята", "Кот и кошечка", — формально независимые друг от друга и принадлежащие разным владельцам, в действительности в течение многих лет связаны между собой тайными денежными ручейками. И даже не то, что при открытии этих заведений всегда случались какие-то неприятности у местных охранных агентств, вплоть до бесследного исчезновения их агентов, то бишь, узаконенных бандитов. Поразило меня то, что в Петербурге из всего списка значился один-единственный объект: открывшийся к юбилею и немедленно подключившийся к тайной сети ресторан "Евгений и Параша"…
— Вам этого достаточно? — спросила Элизабет.
Всё еще пробегая текст, я кивнул ей:
— Вполне! — и самокритично добавил: — Гарантий, что это именно разумники, конечно, нет, но вероятность очень большая.
— Рада, что смогла помочь. Возьмите распечатки себе. Так значит, вы с вашим приятелем считаете, будто вас кто-то преследует?
— Увы.
— И преследователям известно, что вы работаете на моего отца?
— Почти наверняка.
— Хорошо, — сказала Элизабет, — мой отец позаботится о своей безопасности. А что мы можем сделать для вас?
— Не понимаете?
Наши глаза встретились. Энергия ее влажно-зеленого взгляда входила сейчас в противоречие с неподвижными, как у скульптуры, чертами лица. И я вдруг подумал, что, пожалуй, напрасно приписал ей чувственность. Страстность в ней действительно потаенно кипела, но эта страстность не была женственной.
Она даже не отвела, а как будто сломала свой взгляд, и вытащила из кармана халата связку ключей: